В былые времена, давая характеристики людям, бедуины зачастую сравнивали их с теми или иными явлениями природы. Человека щедрого, рассказывал в своем увлекательном очерке о быте арабов в эпоху Пророка Мухаммада известный российский востоковед М. Машанов, величали «дождевым облаком», а алчного и скупого называли самумом, знойным аравийским ветром, несущим с собой тучи раскаленного песка. Несбыточные помыслы и устремления человека находили схожими с миражами в пустыне. О человеке, не преуспевшем в своих расчетах и надеждах, говорили, что «он — не первый, кого обманул мираж»; а о планах и намерениях человека, заведомо для него несбыточных, — что они «обманчивее миража».

Бич аравийской пустыни — это песчаная буря, ветер с песком, раскаленным и обжигающим, как огонь. В речи аравийцев пустынный смерч фигурирует под словом «самум», смысл которого — «яд» (слово «самум» в переводе с арабского языка значит «отравляющий», «убивающий все живое»). Длится такой буран в Аравии обычно пять суток. Поэтому в народе его называют хамсином (слово «хамса» означает «пять»). Случается, что свирепствует пустынный аравийский ураган и 14 дней кряду, засыпая песком становища и лежащие на границе с пустыней села и города. «Если появится самум, — говорят бедуины, — не стой у него на пути, ибо сметет он тебя и засыпет». Особенность самума в том, что, передвигая с собой горы песка, между поверхностью земли и «песчаным покрывалом» над ней остается нетронутым небольшое пространство. Оно-то и становится убежищем и для человека, и для животного.

«Люди и животные — бренны, — глаголит и поныне бытующая в племенах Катара присказка предков, — а песок и время — вечны». Время, однако, тоже бежит, добавляют бедуины, и уходит, порой, бесследно. Песок же, струящийся сквозь пальцы, но хранящий на себе следы времени, остается. Потому-то символ времени в Аравии — это песок.

Катарцы беззаветно преданы своим племенам. Такова традиция. Племя — это фундамент жизни катарца прошлого и настоящего. ‘Амр ибн Камиа’, знаменитый поэт доисламской Аравии, писал, что «племя араба — это кулак, которым он отражает врагов своих, и опора, поддерживающая его в жизни». В случае экстремальных обстоятельств, затрагивавших интересы всех и каждого, будь то засухи или войны, племя, по выражению хронистов, «сжималось в кулак, дабы сообща одолеть и врага, и ненастье».

Племя, замечает Р. Хойленд, автор увлекательных очерков об арабах Аравии, их истории, обычаях и нравах, напоминает собой «китайскую шкатулку» или «русскую матрешку» — состоит из множества семейно-родовых и родоплеменных кланов. Обязанности у всех «составляющих частей» племени, этого универсального социального института Аравии (у семьи, клана, рода и колена), строго расписаны. Каждый в племени знает, что ему надлежит делать и как поступать в той или иной ситуации (19).

Человек вне племени, то есть вне его защиты и покровительства, гласит один из чтимых арабами Аравии заветов предков, становится изгоем (хали), и «следы его на земле теряются». В наши дни межплеменная борьба в Аравии приобрела новые формы. Объектами схваток племен выступают уже не пастбища и колодцы, как прежде, а сферы политики, общественной жизни, экономики и торговли. Вне родовых и племенных структур добиться сколько-нибудь заметного положения в обществе, в государственных компаниях и в институтах власти, в министерствах и ведомствах, коренной катарец определенно не может. Этим и объясняется то, что почитание властей в лице старейшин родов, шейхов племен и эмиров из семейства Аль Тани, у коренного катарца — в крови; он впитывает его с молоком матери. Как и прежде, в почете у катарца и сегодня — сила, но не оружия, как в былые времена, а ума. «Слабость ума», то есть необразованность, у нынешнего поколения катарцев есть признак дурного тона.

«Человек, лишенный разума, — решето, человек ничтожный, — поучает сегодняшнее поколение катарцев одна из заповедей их далеких предков, — а наделенный разумом и знаниями — солнечный диск; и решетом, как известно, солнечный диск не закрыть». Величайшее богатство человека, утверждает народная мудрость арабов Аравии, — это знания и опыт, которые приобретаются в течение всей жизни; и поэтому «язык знаний и опыта жизни — самый убедительный». «Удача и успех тесно связаны друг с другом, — говорят хорошо знающие свое дело именитые бизнесмены Катара, — но основа любого успеха — это, все же, знания и опыт».

С ранних лет детей в семьях коренных катарцев учат блюсти честь и быть правдивыми с соплеменниками. «Правда блещет, ложь заикается», — повторяют к месту аксакалы-катарцы присказку предков. И добавляют: «Чем лгать и кривить душой, лучше хранить молчание».

Истинному мусульманину, наставляют своих потомков главы катарских семейств, надлежит вести образ жизни достойный, совершать предписанные Кораном дела добрые и отстраняться от дел злых, порочащих честь и достоинство.

Во главе каждого племени стоит шейх, живое олицетворение мураввы, человек, наделенный лучшими качествами араба Аравии. Слово шейха в племени — закон. Будучи непререкаемым никем авторитетом, решения по сколько-нибудь важным для племени вопросам шейх, вместе с тем, принимает только на основании результатов их обсуждения с главами семейно-родовых кланов и «седобородыми», то есть со старейшинами племени. При судебных разбирательствах шейх в прошлом опирался на советы ‘арифов, то есть знатоков обычаев аравийской пустыни и родословных семейно-родовых кланов племени. Если соплеменник не соглашался с решением, озвученным шейхом, то должен был покинуть племя.

«Шейх — это отец своего народа, образец щедрости и мудрости», — ответит коренной катарец на соответствующий вопрос иноземца. Он тот, — к кому обращаются за советом и помощью, тот, «не приказам кого повинуются, а примеру кого следуют», человек с «крепким умом». Качества, высоко ценимые катарцами в своих вождях и правителях, шейхах и эмирах, — это разум и справедливость, щедрость и великодушие. «Главные привилегии шейха, — скажет катарец, — заключаются в том, чтобы мудро управлять племенем; искусно вести переговоры с властями, отстаивая интересы племени; гостеприимно, по обычаям предков, принимать знатных заезжих чужеземцев и облегчать участь нуждающихся соплеменников». «Государство процветает при щедрости правителя, — гласит народная мудрость арабов Аравии, — благоденствует при его правосудии, и твердо стоит на ногах при его уме».

В том месте, где шейх кочевого племени сходил со своего верблюда, снимал с него седло и давал распоряжение установить шатер, — там в прошлом и разбивали при перекочевках новое становище. Вслед за шейхом ставили шатры семейно-родовое кланы. Метрах в двухстах друг от друга, если поверхность вокруг была холмистой; если же ровной, — то на расстоянии метров четырехсот. Но это — весной. Летом же шатры располагались буквально бок о бок, в шаговой доступности от источника воды. Шатер шейха, обязанность которого состояла в том, чтобы «противостоять одним и оказывать прием другим», всегда находился с той стороны стана, откуда, по мнению кочевников, больше всего можно было ожидать «появления врага или прибытия гостя».

Шерстяная ткань бедуинского шатра в Аравии — черного, как правило, цвета. Ткут ее только из козьей или овечьей шерсти, но никак не из верблюжьей (она у кочевников идет на изготовление одежд). Свои жилища сами бедуины называют «шатрами Кедара», «отца кочевников» Верхней Аравии, одного из 12 сыновей Исма’ила, прародителя племен Северной Аравии. Могучий Нибайджус, первый сын Исма’ила, повествуют предания аравийцев, обосновался сначала с семейством своим в пещерах, в которых проживали прежде «арабы потерянные», автохтоны Аравии, одни из первых ее обитателей из легендарного племени самуд. Затем построил, в ближайших к пещерам землям, каменные дома и заложил поселения. Брат же его, Кедар, «рожденный после него», отодвинулся с семейством своим в пустыню, и дал начало племенам кочевников. И сегодня катарец, упоминая в разговоре о чем-либо темного цвета, грозового облака, к примеру, над головой, может сказать, что оно «такое же темное, как шатры Кедара».