– Он мне не брат, – говорю я.

Миссис Суини долго всматривается в мое лицо. Я скашиваю взгляд на Джорди, пытаясь угадать, что он обо всем этом думает, но тот смотрит в ответ невозмутимо и сочувственно. Тут мне вспоминается, что его старший брат – Пэдди, а не Кристи – тоже кончил за решеткой. Несчастье может прицепиться к семье как зараза, от которой никак не избавиться.

– Ты знаешь, – говорит вдруг миссис Суини, – у меня осталась родня в Виргинии и Теннесси.

Я киваю, чтобы показать, что слушаю, хотя не понимаю еще, к чему она клонит.

– В тех местах живет много Картеров, – продолжает она.

– Не понимаю…

– Я просто хотела сказать, что в каждой семье есть паршивая овца. Большинство Картеров, которых я знаю, – хорошие, достойные люди.

– Я больше не Картер.

Она качает головой:

– Можно сменить имя, но прошлого не изменишь, Джиллиан Мэй Картер. Но тебе следует знать, что твоя ветвь семьи просто согнулась не в ту сторону. Не твоя вина, но теперь, мне думается, ты могла бы выправить ее как надо.

Я не думаю, что такое можно выправить, но молчу. Мне не хочется заводить спор. То, что сделал со мной Дэл, не исправишь словами и добрыми намерениями. И у меня в сердце не осталось тепла для остальных родственников, стоявших в стороне, хотя все они знали, каково мне приходится. Кроме Рэйлин, которая ничего не знала. Чудесная малышка Рэйлин…

– Не мне учить тебя, как жить, – говорит миссис Суини. – Просто я хочу, чтобы ты об этом поразмыслила.

– Поразмыслю, – говорю я и думаю, что вру. Хотя, пожалуй, я тогда сказала правду. Она дала мне много материала для размышлений. Только мысли мои приняли не то направление, как ей бы хотелось. Мы допиваем чай, благодарим миссис Суини и прощаемся. Выходя, видим, что небо немного посветлело. Дождя уже нет, но облаков все еще больше, чем чистого неба.

Джорди поворачивается ко мне.

– Нелегко такое услышать, – замечает он.

Я киваю:

– Особенно эти разговоры о прощении и спасении доброго имени семьи.

– Многого хочет от тебя, – говорит он, и по его тону мне не удается угадать, соглашается он со мной или с миссис Суини или просто выражает сочувствие.

– По-моему, это совершенно невозможно, – говорю я.

– Тебе не обязательно думать об этом сегодня, – бросает Джорди. – Да и вообще не обязательно, если ты не хочешь.

Я благодарно улыбаюсь ему: значит, он на моей стороне, и мне уже не так одиноко. Наверное, в ту минуту я впервые ощутила преданность Риделлов. Они делят людей на друзей и врагов без колебаний, зато уж их друзья всегда могут на них положиться.

– Далеко до автобусной остановки? – спрашивает он.

– Не знаю, многое ли здесь переменилось, – отвечаю я, – но в старые времена на автобус приходилось идти пешком в Стоксвиль. До нас автобусные маршруты не дотягивали.

Он перекладывает скрипку из руки в руку.

– Тогда лучше отправляться сразу, – говорит он.

Когда мы добираемся до Стоксвиля, меня снова одолевает уныние. Все стало незнакомым, и в то же время ничего не изменилось. Лачуги и хижины из картонных коробок с жестяными крышами и стенами, обшитыми толем или смоленой бумагой, уступили место приличным домикам с садиками и ухоженными газонами. Улицу ближе к городу заасфальтировали и даже проложили наконец по сторонам тротуары; дальше начинаются двух– и трехэтажные жилые дома и здания предприятий, а за ними – Шатай: изнанка Тисона, с ее барами и забегаловками, ломбардами, танцплощадками и стрип-клубами.

Довольно долго мы – единственные белые на улице. Почти до Дивижн-стрит, где, собственно, и начинается Шатай. Впрочем, никто не обращает на нас внимания, если не считать собак, увязавшихся за нами с самой окраины Стоксвиля. Джорди поглядывает на них с беспокойством – после вчерашнего ему здесь все внушает опасения, – но меня собаки не путают. Какой бы злобной ни была псина, я всегда сумею с ней подружиться. Здешние, правда, не дают себя погладить, но я заговариваю с ними, и они больше не ворчат, а вскоре разбегаются, сворачивая по одной в переулки и дворы.

Я никогда не бывала в этой части города, по крайней мере одна, вот так, пешком. Направляясь в Тилер, мы здесь часто проезжали, но приводить сюда ребенка не полагалось. Тогда я не понимала почему, но теперь, повзрослев, побывав в шкуре наркоманки и шлюхи, с первого взгляда вижу множество тому причин. Несколько кварталов подряд все прохожие делятся на грязных наркоманов, потрепанных проституток и крутых парней, щеголяющих татуировками, как мужчины в центре города щеголяют дорогим одеколоном. Про себя я невольно повторяю благодарственные молитвы тому, кто – или что – помогло мне встретиться с Лу и заставило его увести меня с улицы.

Здесь у всех одинаково дикий вид – у белых, черных, индейцев. В этой части города существует только одно различие между людьми: у одних есть деньги, у других – нет. Мы – чужаки, и с первого взгляда видно, что взять с нас нечего, но я все-таки жалею про себя, что мы не остались на первой автобусной остановке, а решили пройтись до автостанции. Нет, к нам никто не пристает, но угроза висит в воздухе, смешиваясь с царящими здесь отчаянием и безнадежностью.

Я всем сердцем желаю нам стать невидимками, не привлекать внимания, и некоторое время это срабатывает. Но потом какой-то парень отлепляется от стены бара, которую он подпирал вместе с компанией приятелей, и направляется к нам. Сердце у меня обрывается. Первое впечатление: в ширину он не меньше, чем в высоту. Футболка чуть не лопается от выпирающих мускулов, руки сплошь покрыты наколками. Темные непроницаемые глаза, прилизанные черные волосы и джинсы в жирных пятнах.

– Рэй, крошка, – говорит он, – а болтали, ты слиняла из города. – Но тут его взгляд опускается на мою грудь, возвращается к лицу. – Ты не Рэйлин!

– Я… я ее сестра, – выговариваю я, догадываясь, что Рэйлин природа одарила пощедрее, чем меня.

– Да ты чё? Я и не знал, что у нее сеструха есть.

– Джиллиан Мэй, – говорю я, но руки не протягиваю.

Он косится на Джорди, потом снова переводит взгляд на меня. Выдергивает пачку сигарет, заткнутую за рукав футболки на плече, и вытряхивает одну сигарету. Мы с Джорди дружно отказываемся от предложенного угощения.

– Говоришь, она уехала из города? – спрашиваю я.

Он кивает, закуривая сигарету. Я замечаю у него на тыльной стороне руки тюремные наколки: примитивные, самодельные – не то что на предплечьях, – те явно сделаны профессионалом. На правой – логотип фирмы «Харлей», на левой – голая женщина. Выше локтя есть еще, но они скрываются под рукавами, и мне их не разобрать.

– Сама она мне не говорила, – отвечает парень, – но слушок ходил. Они, мол, с Рози собрались поискать, где покруче.