Тут должна пройти ось через личное творчество и через акт свободной сыновности Отцу. Где есть этот акт, хотя бы в его предначертании и в готовности на него – зарождается новая тварь, начинается новая жизнь. Богосыновство (“…сыны свободны”).

15 апреля

Утро. 9 часов. Алешина комната. (Вместе с ним болеем гриппом, для Алеши, которому будет через 8 или 10 лет приятно целиком оживить в памяти некоторые дни на рубеже отрочества и юности его.)

Третьего дня случайно нашла в письменном столе Юрия (Алешин дядя, психиатр) интересный протокол тех происшествий, какие обсуждались всеми обывателями Киева на Демиевке, когда я была там, лет 7 тому назад. О них и в газетах писали. Протокол в неуклюжей и местами комичной форме добросовестно зарегистрировал, как “летали поленья, мыльницы, кружки” и другие предметы с печи одного дома, чему свидетелями является множество лиц, в том числе и три милиционера. Явление будоражило умы, настраивая их на антиматериалистический лад. Вследствие этого женщины, в квартире которых полеты вещей происходили, временно были даже арестованы. Потом было поручено Психоневрологическому институту расследовать этот феномен. Но это удалось лишь отчасти, потому что одна из женщин, напуганная небезопасным для жизни перелетом поленьев и грозившим ей арестом, выехала из Киева. Между тем полеты вещей совершались только тогда, когда в квартире присутствовали обе женщины.

Опытной наукой такие факты, по словам Юрия, установлены, но объяснения их остаются в категории гипотез. И от этого самые факты кажутся однозначными для материализма, волнуя тайной (“мистикой”) и намекая на существование “миров иных”. И от этого киевскому институту “досталось” за самое расследование явлений. “Надо было просто заявить через прессу: они там все помалахолились, и кое-кого арестовать за возбуждение суеверных настроений и ложных слухов”.

Но, как ни замалчивай такие вещи, они время от времени вопиют о себе (странно только, что это редко) и не могут не волновать умы тайной, хотя, по существу, в них может быть совсем и нет ничего специфически таинственного, то есть потустороннего.

В молодости моей, когда мы жили с сестрой, именно тогда, когда мы бывали вместе, время от времени происходили такого порядка явления. Слышались стуки. Ощущалось то, что Джемс называет “присутствием” (последнее я, впрочем, и в одиночку до сих пор иногда ощущаю, всегда соединяя это с представлением об умерших, о сестре, матери или о ком– нибудь из друзей).

И от других людей я не раз слышала о таких явлениях с ними и с их близкими.

Не дальше как вчера Филипп Александрович (врач и ничуть не мистически настроенный человек) рассказал три случая из жизни его родных. Отец его, тоже врач, и ультрапозитивного умонастроения, рассказывал, как, остановившись вместе с денщиком (в бытность военным врачом) в одном доме по дороге к месту своей командировки, слышал в соседней комнате всю ночь страшную возню, передвижение и падение мебели. Когда зажигал свет, оказывалось, что комната, как и раньше, пуста и мебель на своем месте.

Второй случай: старушка, знакомая его семьи, объявила однажды, что она “сегодня умрет”, потому что видела свою смерть: “худая, высокая женщина вошла во двор и в окно ручкой ее поманила”. Она попросила позвать священника. Переоделась во все чистое, легла на кровать, сложила на груди руки и умерла через 6 часов после того, как смерть ее “ручкой поманила”.

Третий случай: мать Филиппа Александровича, женщина очень нервная, увидела однажды во сне свою сестру, которая была в это время со своим мужем где-то за 1000 верст в дороге. В сонном видении она вошла к матери Филиппа Александровича с жаровней, на которой были уголья – половина красных, горящих, и половина черных, потухших. Войдя, она сказала сестре: “Маша, я сейчас умерла. Не оставь моих детей до совершеннолетия”. И, приблизившись к спящей, она хотела опрокинуть на нее жаровню с угольями. Мать Филиппа Александровича в ужасе вскрикнула, проснулась и рассказала сон мужу. Он запомнил число и час. Оказалось потом, что сестра умерла в дороге.

16 апреля. Гостиная Аллы. 1-й час дня

Серый, ветреный, холодный день. Сегодня хоронят мать Коваленского[357]. Ее смерти – то прикровенно, то открыто – уже давно желали, не могли не желать окружающие. Горестный случай, где человек к старости разрушается душевно раньше, чем наступает физический конец. Есть в святоотеческой литературе странная фраза от лица Бога к умирающему человеку: “На чем застану (в смертный миг) – на том сужу”. Педагогия, запугивание: “Веди себя хорошо, ибо каждую минуту может войти учитель с наградой или с наказанием”.

Очень хорошую, самоотверженной жизни старушку смерть застала, когда она капризно требовала кофе и не хотела и боялась принять священника с отходной молитвой. Что же? Выходит, что это кофе перетянет на весах Божественного правосудия все остальное, чем была ее жизнь?

17 апреля. У Добровых. 9 часов утра

Сновидение – самый факт его и сущность, разнообразие содержания, эмоциональные оттенки, влияние на жизнь психики, отношение к действительности (куда входят и вещие сновидения, известные мне по своему и чужому опыту) – с детства представляет для меня волнующий, неисчерпаемый интерес. Я много читала по вопросу о сне и сновидениях. Но все это “около тайны”. Дюпрель[358] ближе к ней, чем другие. Фрейд выхватил из этого таинственного царства только эротические и “завистливые” сны, пытаясь все свести к Эросу и к возмещению во сне недостающих в действительности вещей. Куда отнес бы он мои сны, где главную роль играли пейзажи (символические чаще всего), вокзалы, опоздания на поезд, встречи с умершими близкими, полеты, и сны уничижительного характера и многие другие, к которым никак не прицепишь ярлычок эротизма или зависти.

Сегодня мне хочется отметить несомненную для меня символичность и расширение сознания в некоторых снах. Так, например: “Снится мне под утро что-то довольно сложное и значительное. Проснувшись, но не до конца – я фиксирую это очень ясно и понимаю значение того, что во сне пережито вполне четко. Но на другой, дневной, а по отношению к сну – третьей ступени сознания, вся эта картина и ее внутренний смысл уже неясен и трудноуловим, – хоть и сохраняется память, что все было ясно и понятно”. Уцелевают, как вот сейчас, какие-то цветовые, и эмоциональные клочки: куб, цвета увядшей розы, ступеньки какой-то черной лестницы, – а может быть, это чертеж, мраморные бюсты (но совсем не в том значении, в каком был бы воспринят бюст наяву). И самое главное, что эти образы появились уже на второй ступени сознания, когда захотелось удержать то, что снилось в еще более глубоком сне.

Гостиная Тарасовых. Половина 8-го вечера.

Закатное небо уже весеннего вида – мягкое, влажно-розового цвета. Возвращение Алексея – ездил с Москвиным и с матерью по метро, – не находил слов для описания своих впечатлений. Горел энтузиазмом социалистического строительства.