Любопытную мысль по поводу КГК высказал другой безымянный собеседник, менеджер чуть ли не единственного частного банка на территории Белоруссии (единственного и, похоже, последнего – недавно на них очень жестко наехал все тот же КГК). Согласно его теории, в Белоруссии сумели организовать передачу власти от коммунистов к комсомольцам. То есть в чистом виде была сохранена преемственность власти – в том смысле, что последняя от узурпаторов перекочевала к их идеологическим выкормышам. От дедов-старперов – к серьезным специалистам по части интуризма, спорта, культурно-массовых бань и прочих мероприятий. (Причем самых крутых дедов для острастки все-таки пришлось посадить. Посадили знаменитого председателя колхоза, дважды Героя Социалистического Труда Василия Старовойтова; посадили его тезку, бывшего министра сельского хозяйства Василия Леонова. А бывшего министра лесного хозяйства посадили собственные дети: сдали в больницу для престарелых и позабыли.)

Богатые ошибками отцов и твердой убежденностью в том, что Белоруссия принадлежит им по праву, новые лидеры из уроков горбачевской перестройки сделали один-единственный вывод: бизнес, демократию и националов надо держать за горло. Не власть для бизнеса, а бизнес для власти. Тогда и демократия подтянется, и националы припухнут. А уж какие баньки можно будет устраивать при таком раскладе!.. Очень такие правильные баньки можно будет устраивать.

– Вот и держат за горло, – подытожил банкир. – Потому как вампиры. А свои яйца откладывают, между прочим, в России, так что имейте в виду…

Я сказал, что при таком раскладе не очень понятно, чем вообще мы отличаемся друг от друга.

– У вас десять лет был Ельцин. Сейчас его модно ругать. А ведь он дал вам столько свободы, сколько вы смогли проглотить. Кроме того… Прикинь, что Россией рулят не питерские, не свердловские даже, а весьегонские. То есть в Кремле, соответственно, заправляют – директор бани, председатель райсобеса, тещи, шурины, кумовья… – сделав эффектную паузу, банкир продекламировал: – Узок круг этих доверенных лиц. Страшно далеки они от современных методов управления…

Сошлись на том, что данный вариант, увеличенный до российских масштабов, смахивает на фантасмагорию. А в Белоруссии фантасмагория стала былью. То есть не просто реальностью, а реальностью, беременной от батьки эпической силой. Действительностью, порождающей былины о его изумительной деятельности, саги о соратниках, легенды о супостатах. Строительство одной только библиотеки имени Франциска Скорины обросло таким количеством мифов, что хватит на несколько пирамид. А возведение горнолыжного курорта? А неутомимая борьба с пригревшимся на привокзальной площади трехглавым Змеем Макдональдычем? Геракл с его двенадцатью подвигами отдыхает.

Хорошо, что страна небольшая, много дров не наломаешь при всем желании. Такую страну можно взять и на семейный подряд: ограниченность территории повышает управляемость на порядок. Иными словами, органичность пространства сама по себе «лечит» власть на предмет вменяемости. Вот на чем, между прочим, настаивали все мои собеседники: вам в России неведомо, что такое цельность и органичность пространства. А мы за пятнадцать лет независимости очень даже прочувствовали и заценили, поскольку власть, в отличие от пространства, величина переменная. В конце концов, батька уйдет, а страна и народ останутся.

Это мне русским языком было сказано. Неоднократно.

Врастание в пространство собственной обретенной страны – процесс интимный и массовый одновременно. Он захватывает отнюдь не только элиту. Это волнующий, приподнято-приятный процесс необратимых подвижек в коллективном и индивидуальном сознании. Его можно сравнить с тотальным переселением из коммуналок в собственные квартиры. От бытовых проблем, семейных неурядиц и даже тоски по прошлому такое переселение не страхует, но что-то я не припомню, чтобы люди добровольно возвращались из собственных квартир в коммуналки. Так не бывает.

Независимость – главное упование белорусов на лучшую жизнь. С Россией или без России, если на то пошло. Тяга к России, надежды на Россию, привычка к России пока что достаточно сильны – но я бы, на месте московских политиков, не стал рисковать нашей близостью, сталкивая между собой надежды и упования белорусов. Проверять нашу близость на разрыв чувств было бы непростительной авантюрой.

Вернувшись в Москву, я подсчитал, сколько водки мы выпили с белорусскими деловарами, – и не поверил. Пересчитал по новой – и опять не поверил. Но ужаснулся. Уж больно не по-европейски это выглядело на трезвую голову… Чисто по-нашему.

Наши общие предки, без затей именовавшие себя русскими, были большими оригиналами: единственный народ, который в своем развитии двигался с запада на восток – навстречу солнцу. Прочие народы, оставившие след в истории, неведомой вселенской силой влеклись посолонь (проще говоря – на закат). В результате мы имеем не только направление пасхального хода, но и историю с географией. А именно – белорусские райцентры почти сплошь ровесники или старшие братья Москвы. Проезжая Туров, Пинск, Слуцк, какой-нибудь там Давид-Городок на реке Горыни (основанный, между прочим, князем Давыдом Игоревичем, главным фигурантом по делу об ослеплении Василька Теребовльского), не без удивления убеждаешься, что все эти легендарные, знакомые в основном по древнерусским летописям города существуют и по сей день, существуют реально, а не только как исторические артефакты. То есть какие-то люди тут рождаются, живут и, стало быть, вовлечены в современные экономические и политические механизмы, хотя сами городишки давно пребывают в глубоком историческом обмороке, по большому счету в безвестности, более того – за границей. Вот что такое, к примеру, современный Мстиславль? Само звукосочетание – Мстиславль – необыкновенно благозвучно и что-то такое в русском человеке затрагивает… Нутряное. А что говорит русскому уху «современный Мстиславль»? Да пожалуй, что ничего.

И правильно. Современного Мстиславля нет и не может быть, поскольку это и не город вовсе, а рай. А в раю, слава богу, времени нет. Местечковый белорусский рай, Мстиславлем именуемый, пребывает вне времени и фактически вне пространства, в стороне от больших дорог и мировых сквозняков, надувающих иным, не столь целомудренным провинциям, пресловутый «Макдоналдс», – в десяти километрах от России, в восьмидесяти от Орши (строго на юго-восток, за конезаводом налево), примерно в трехстах – от Минска. Для порядка он имеет официальный статус райцентра, соответствующие административные органы и зачатки промышленности; все это уютно завалилось в прореху безвременья и катается там как сыр в масле, в полном ладу со своими холмами, оврагами, родниками, Божьими храмами и сказочными заливными лугами речки Вихры.

В Мстиславль я приехал с Ирой и Сашей Барташевичами. В качестве принимающей стороны выступал Митя Пушкин – обаятельный молодой человек 32 лет, доктор философии по классу прикладной и теоретической механики. Диссертацию Митя защищал в кукурузном штате Иллинойс, по завершении контракта вернулся домой, а к осени его ждут в интеллектуальном Бостоне – такой, в общем, приличный даже для выпускника московского физтеха расклад.