Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мстиславль. Рай. Центр.
Ужин на четверых в единственном городском ресторане, расположенном по соседству с необитаемого вида гостиницей, обошелся нам в двадцать семь тысяч белорусских рублей (12 долларов) – это при том, что была затребована лучшая из имевшихся в наличии водок. До третьей перемены блюд мы оставались единственными клиентами, так что доброжелательность персонала, подчеркнутое внимание менеджера Нади и официантки Любы к компании трех приличного вида мужчин и красивой молодой женщины воспринимались нами как должное. Часам к девяти, однако, зал моментально и под завязку набился разновозрастными компаниями исключительно женского пола, заказывающими водку не стопками, но бутылками, грянули танцы с визгами, притопами да прихлопами, крепко запахло духами типа «розовые розы Светки Соколовой», и внимание персонала к нашим персонам оказалось детскими шалостями по сравнению с концентрированным вниманием клиентуры…
Объяснить данный феминистический вывих не смог даже доктор философии по классу прикладной и теоретической механики. Митя честно признался, что до нашего приезда ему не приходило в голову уделять время местным салунам. Получалось, по факту, что все мужское население Мстиславля разделяет вкусы и предпочтения молодого профессора Гарвардского университета – но и этот феномен остался для нас загадкой.
Несколько отступая от темы, должен заметить, что Мстиславль в этом смысле не исключение. В общественных местах Гродно и Витебска, Бреста и Могилева – да по всей Белоруссии – эмансипированное женское начало заметно доминирует над мужским. В замызганном кафетерии на литовской границе, в чудной деревеньке Слободка Браславского района я собственными глазами видел, как две могучие сорокалетние поселянки, отчаявшись растормошить клюющих носами спутников, добрый час топтались под музыку, угрожающе целя друг в друга сдвоенными орудиями крейсерского калибра, – белорусский вестерн, ждущий своего Серджио Леоне. В городе Лиде неописуемой красоты пацанки сидят в кафе под присмотром роскошно сложенных мам. А вечерний проход по центру Минска равнозначен, по ощущениям, просмотру колоритного фильма Федерико Феллини «Город женщин».
– Где же ваши мужики? – спрашивал я у минчанок, лидчанок, витебчанок и прочих представительниц прекрасного пола с усталыми от гендерного перекоса глазами. – Что с ними случилось?
– Пьют, – подумав, ответили четыре шалавистого вида эмансипе, сидевшие за бутылкой вина на летней террасе итальянского клуба “Voglia mata”, что на Немиге.
– Во, гля! – удивился я. – А вы разве не того?..
– Мы отдыхаем. А они всерьез пьют, без ресторанных наценок.
Объяснение внятное, но не единственное. По частоте и в порядке убывания ответы были: пьют; смотрят телевизор; тусуются с друзьями; зарабатывают; их нет в Белоруссии; им это не интересно (вариант профессора Пушкина). Славная девушка Катя, любезно согласившаяся быть моим гидом по вечернему Минску, выдала на тему последнего варианта следующий парадокс:
– Летом мы с бывшим мужем ездили на огород, осенью консервировали фрукты-овощи, зимой ели… Потом мне эта мутотень надоела.
С Катей мы наблюдали выпускные банкеты престижных минских вузов: филфака, физмата и – роскошнейший из банкетов – недвижимости на пару с менеджментом. Всюду, включая физмат, женский пол доминировал абсолютно: девушки были ярче, напористее парней и просто живее. Насмешливой Кате нравилась роль поставщика абитуриенток к моему столу; абитуриентки, ответив впопыхах на пару контрольных вопросов, тянули меня за руку танцевать. Мужчин на танцполе катастрофически не хватало.
Кате 27 лет, разведена, детей нет, водку предпочитает в виде «отвертки», то есть в комбинации со льдом и апельсиновым соком. Работает главным бухгалтером небольшого частного предприятия, оклад 200 долларов. Как и большинство наемных служащих частного сектора, мечтает трудоустроиться на госпредприятии, где и оклады повыше, и соцпакет (тут мне припомнился удивительный Комаровский рынок). А в перспективе твердо рассчитывает выйти замуж за иностранца.
Сие последнее имеет характер массовой фобии. Собственно, это и есть сегодняшняя белорусская мечта. Об иностранцах белорусские девушки грезят с пылом, достойным середины восьмидесятых. И если в пушкинском доме самое точное время показывают не пятирублевые ходики «Слава», а шведская печь, то в масштабах республики правильней будет ориентироваться не на календари с портретами президента, а на эту массовую женскую эмиграцию в dream-мечту; на обостренное женское чутье, отвергающее будущее прошедшего времени в пользу современных стандартов будущего. Это – по общепринятому календарю – конец восьмидесятых годов.
Есть у меня очень сильное подозрение, что мужское начало в Белоруссии задавлено гипертрофированной харизмой Александра Григорьевича. Его виртуальное право первой ночи внушается белорусам не напрямую, но ежедневно. Он без спросу вхож в любой белорусский дом (стоит только включить телевизор), не пьет, не курит, зимой и летом ходит на лыжах, повышая потенцию, и мужественно играет в хоккей. Он строго следит за моралью, защищая Беларусь от тлетворных влияний Запада, при этом регулярно «перетрахивает» Верховный Совет и играючи отгрызает яйца политическим оппонентам. Не случайно супруга первого лица живет на выселках, в родном Шклове, – по сути, президент женат на всей Беларуси и вынужден исполнять свой большой супружеский долг ежедневно по много раз. И кличут его Лукой опять-таки не случайно.
Это такой образцово-показательный производитель всего. Он сеет и жнет, строит дома, прокладывает дороги, имеет начальство всех уровней в хвост и в гриву, ежедневными возвратно-поступательными движениями возрождая промышленность Белоруссии. Отец всех детей, укор всем мужьям – он всегда крутой, всегда в фокусе, прочие лица всмятку. Не просто первое, а единственное лицо в государстве. И не столько даже лицо, сколько, извините, неутомимый фаллос, который летает на вертолете и всем вставляет. Министры, директора, генералы семенят на полусогнутых, мычат в присутствии президента и горбятся, старательно изображая скопцов. Боже упаси предстать перед батькой полноценным самцом – с его-то звериным чутьем вожака стаи! – оторвет, не задумываясь. Быть настоящим мужчиной в сегодняшней Белоруссии – род инакомыслия. Вглядитесь в эти полуразмытые тени, мелькающие на фоне президента, в лица ведущих и комментаторов белорусских телеканалов – их благонадежность заверена скорбной печатью скопчества. Им нечем крыть. Да они и не помышляют, Боже упаси. Подержать свечку – это же пик государственной карьеры, елы-палы. Такими вещами не шутят и не бросаются.
Скопческая хмарь расползается по стране, насаждая себя как официальный государственный стиль, как узаконенную сверху норму. А женщины, уложив детей, эмигрируют в свои стандартные dream-мечты.
Однако вернемся в Мстиславль, где на наших глазах открылся мусульманский филиал рая. Редкая птица, то есть не вполне трезвый мужик, возникший на входе в ресторан, не сумел одолеть и половины пути до стойки, как был немедленно упакован гуриями со всех сторон, подвергнут ласкам и водворен за стол с разносолами. Вокруг нашего стола тоже затеялось и сгущалось нечто вроде хоровода, отчего наш Вергилий, то есть Пушкин, смертельно побледнел и стал похож на гоголевского Хому Брута в запечатанном круге. «Пора, – выдавил он. – Солнце садится». Я не вполне его понял, однако Саша с Ирой встали, пришлось и мне. Честно скажу: уходить не хотелось. Вот так всегда.