Его раздели донага!

— Мальчишка просыпается, Натаниан, — послышался голос тощей женщины — равнодушный, далекий.

— Гм, да.

Грубые руки лекаря ощупали бедра Джема, потом пах. Послышался вздох.

— Все гораздо хуже, чем я думал. Зло распространилось. Боюсь, что надрез под коленями не поможет…

— Досточтимые, не надо! — раздался дрожащий голос Умбекки.

— Не надо бояться, моя добрая госпожа. Боль будет краткой. Потом я остановлю кровотечение прижиганием. Потом наложу успокаивающую мазь… а вы лучше подумайте о той праведной жизни, какая ожидает этого страдальца впоследствии!

Джем ухитрился закричать, несмотря на кляп.

— Молчи, порождение мрака! — рявкнул Воксвелл, и Джем получил пощечину. А он… он даже моргнуть не смог. Даже отвернуться не мог — голова его тоже была привязана к столу.

А потом противные слюнявые губы лекаря возникли у самого уха Джема, Однако теперь голос Воксвелла был полон сострадания.

— Ты становишься мужчиной, Джемани-бастард. Но какой из тебя получится мужчина? Деформация твоего тела от конечностей распространяется на все твое тело. Зло поглощает тебя целиком. О дитя, мы уже видели признаки распространения этого зла! Видели твою любовь к безбожникам — к изменнику Торвестеру, к презренному мерзкому карлику, мы видели и твои глупые попытки обрести способность передвигаться противоестественным путем — словно в твоих силах перебороть волю бога Агониса! Даже теперь ты пытаешься сопротивляться и тем самым показываешь, как цепко держат тебя путы Зла! Только в том случае, если мы изгоним из тебя зло, ты познаешь сострадание Источника Света…

Джем пытался вырваться, но связали его крепко.

— О нет, бастард. О нет. Полагаю, тебе стоит еще немного поспать, — холодно рассмеялся Воксвелл, а Джем снова уловил гадкий резкий запах, исходивший от носового платка лекаря.

«Нет! — хотелось кричать Джему. — Нет!» Но из его пересохшего, заткнутого кляпом рта мог вырваться только глухой звериный вой. На этот раз, пока сознание еще не покинуло его, он почувствовал, что на него брызнули какой-то прохладной жидкостью, что лекарь повернулся к женщинам и произнес ясным, спокойным голосом:

— Пойдемте, добрые женщины, оставим его пока. Очистительное снадобье должно совершить свою задачу. Юноша еще совсем дитя, однако, зло так глубоко проникло в него. Даже сейчас, когда бастард пребывает на пороге новой жизни, зло в нем борется с добром, исходящим от нас! Пусть полежит здесь до утра. А мы приступим к делу с первыми лучами солнца. Служанка, а где мой точильный камень? Нужно будет поострее заточить нож.

«Нужно будет поострее заточить нож».

Тело Джема превратилось в бесчувственную массу между связывающими его ремнями. Теперь его било в чудовищном ознобе, но при этом с него ручьями стекал пот. Боль и холод кололи Джема, словно иголками, и струйки пота казались бесцветной кровью.

Хлопнула дверь.

Он остался один.

Чувства Джема затуманились и перепутались, однако на этот раз он не поддался сонному зелью. Возможно, страх заставил его сопротивляться, а возможно, на этот раз он вдохнул не так много злокозненных испарений от носового платка лекаря. Сознание то покидало юношу, то возвращалось к нему. Он ощущал холод всей кожей, он чувствовал, как, подобно ледяным змеям, с его боков стекают струйки жидкости. «Очистительное снадобье», — сказал Воксвелл. Во мраке медленно тикали часы, за окном громко ухала сова. Джем ощутил, что кожу начало покалывать.

А потом она словно загорелась.

О, как ему хотелось, чтобы руки у него были развязаны!

Часы издали очередное «бонг!», сообщив о том, что миновала еще одна пятая на долгом, мучительном пути до рассвета. Все звуки казались Джему оглушительно громкими, они отдавались эхом в его черепной коробке, казавшейся пустой, словно пещера. Время от времени юноша как бы погружался в эти звуки, уплывал куда-то вместе с эхом, тонул в нем, но потом начинал бороться, выныривал на поверхность.

Он пытался думать.

Но что он мог придумать?

«С первыми лучами солнца мы примемся за дело».

Джем напрягся и прислушался к доносившимся снизу голосам. Поначалу слышались бормотания — скорее всего внизу молились. Теперь оттуда неслись приглушенные рыдания.

Теперь там все стихло. Легли спать?

Легкий ветерок шелестел листвой, посвистывал у окна. Едва слышно задребезжало стекло в оконной раме, ветер проник в комнату и, словно змея, обвил обнаженные ноги и руки Джема.

Джему стало зябко.

Тик.

Тик!

Потом, по всей вероятности, он ненадолго впал в забытье, потому что очнулся от того, что чья-то рука нежно гладила его волосы.

Нежно.

Очень нежно.

Джем дернулся всем телом. Уже? Уже?!!

— Ч-ш-ш, Джем. Джем. То был голос тетки Умбекки.

— О Джем, дай мне посмотреть на тебя.

Нет, не монеты лежали на веках у Джема, его глаза были закрыты повязкой. Чья-то рука потянула за узел, повязка спала, и Джем увидел озабоченное лицо своей тетки, озаренное свечой. В комнате было темно. Может быть, она опомнилась? Может быть, пришла, чтобы освободить его? Джем издал нечленораздельный звук сквозь кляп, но тетка и не подумала вынуть его.

— Ч-ш-ш-ш, — повторила она и снова погладила волосы Джема. — Тише, тише, ты напуган, мой милый? Не бойся, не волнуйся, скоро все кончится. — По голосу чувствовалось, что тетка желает ему добра. Голос утешал, баюкал Джема. — Когда я была маленькой девочкой, мне довелось пережить ужасную боль. Мне пришлось гораздо тяжелее, чем тебе, Джем. У меня болело внутри, в животе. Лекарь сказал, что необходима операция. Как же мне было страшно! Мама тогда еще была жива, и как же я умоляла ее! «Мамочка, пожалуйста, — кричала я, — не давай ему разрезать меня!»

Последние слова Умбекка произнесла, по-детски картавя. Вспомнив о своем детстве, толстуха рассмеялась, но тут же покачала головой.

— Какая же я была глупышка. Мне ведь все время было больно, так больно, так у меня болел живот! Но знаешь, Джем, после операции боль прошла. Так что все было на пользу, понимаешь? Вот и тебе станет лучше, мой дорогой. Скоро-скоро.

Глаза Джема были полны неподдельного ужаса.

Но тетка этого не видела. Она ходила вокруг стола, время от времени прикасаясь к дрожавшему Джему пальцами. Она говорила, но, похоже, больше сама с собой, нежели с Джемом.

— Понимаешь, мой милый, иного выхода нет. А все из-за того, кто ты такой, Джем. Ты никогда не задумывался о том, кто ты такой? У других детей есть и отец, и мать. Ты не думал о том, почему у тебя нет отца, Джем? «Джем-бастард» — так тебя зовут. Но ведь это значит только то, что ты — бастард, но что такое «бастард»? Это означает, что твоя мать — шлюха, Джем! Грязная шлюха!