Для того чтобы усмирить Пушкаря и Барабаша, отправлен был другой посол, стольник Иван Алфимов, лично к Мартыну Пушкарю с грамотой от царя. Выехав из Москвы, он прибыл 9 мая в первый черкасский город Константинов. В Константинове посол узнал, что Пушкарь вышел из Полтавы и расположился станом в нескольких верстах от Миргорода. Тогда Алфимов взял провожатых у полковника Степана Довгаля и направился в обоз Пушкаря. Не доезжая обоза, Алфимов был встречен полковником Мартыном Пушкарем и кошевым атаманом Яковом Барабашем; при Пушкаре было около 2000 человек казаков, при Барабаше несколько запорожцев да три небольшие, вывезенные из Коша, пушки; обоз находился на реке Голтве, под Красным лугом. В лагере стольник Алфимов вручил Пушкарю государеву грамоту и, кроме того, на словах сказал ему, чтобы он бунты все прекратил; новой рады для выбора гетмана отнюдь не заводил; с гетманом в совете, любви и послушании жил; Ивану Донцу, распускающему слух о присылке на Украину 40 000 ратных людей, не верил; всех своевольников унимал и никакого кровопролития не допускал, а через то, что он полковника Богуна с 500 человек побил, государь, для обережения самого же Пушкаря, приказал послать воеводу в город Полтаву. Пушкарь, не признавая себя виновным, отвечал, что Иван Донец действовал сам по своей воле, а полковника Богуна и его 500 человек хотя он и разбил, то в этом сам гетман виноват: он прислал Богуна с 1500 человек сербов, и те сербы начали православных христиан в полтавском уезде разорять и в полон их хватать; оттого и побил он их 500 человек, обороняя себя[377].

После объяснения с царским стольником собрана была рада, и на ней читана была царская грамота, в которой сказано было, чтобы полковник Пушкарь раз навсегда оставил всякие ссоры и жил бы с гетманом в совете, любви и послушании, а Якова Барабаша, Михайла Стрынджу и Ивана Донца ни в чем бы не слушал, потому что они делают бунты, говоря, будто бы весной имеет быть рада для избрания гетмана. Выслушав царскую грамоту, полковник Пушкарь отвечал, что государева повеления он слушаться рад, но только зачем же гетман Виговский, перейдя Днепр с казаками и татарами, расположился в 20 верстах от табора Пушкаря и разоряет церкви Божии, проливает кровь христианскую и хватает людей в полон? На это царский стольник возражал, что все эти бедствия происходят от самого же Пушкаря и могут прекратиться по его же воле, если он согласится быть в послушании у гетмана.

Когда стольник Иван Алфимов вел разговоры с полковником Пушкарем, в это время к нему подошел Яков Барабаш и стал спрашивать, нет ли у стольника какого-нибудь царского приказа и для кошевого. На это стольник отвечал, что, по указу великого государя, к нему, Барабашу, послан особо дворянин Никифор Волков. Но на это Барабаш возразил, что ни Волкова, ни другого кого он еще не видал. Тогда царский стольник спросил Барабаша, зачем он вышел из Коша с войском на Украину. На этот вопрос Барабаш отвечал, что вышел для того, чтобы учинить раду и на ней выбрать гетмана, для чего и царская грамота запорожцам дана. Алфимов сказал Барабашу, что хотя такая грамота и дана запорожским казакам, но это сделано было тогда, когда еще не был выбран в гетманы Иван Виговский; для избрания же гетмана послан был боярин Богдан Матвеевич Хитрово; при нем собрана была в Переяславе рада, и на этой раде полковники, сотники, есаулы, казаки и чернь выбрали гетманом Ивана Виговского. Теперь же, несмотря на то, он, Барабаш, соединившись с разными бунтовщиками, думает нового гетмана, по своей воле, избрать и с теми же своевольниками вновь христианскую кровь хочет проливать. В это время к разговаривавшим Алфимову и Барабашу стали подходить другие бунтари – миргородский писарь Сенча, миргородский казак Яков Черниговец и запорожский казак Михайло Стрынджа с товарищами; собрав возле себя множество людей, они подняли большой крик, начали бунтовать и сделали войсковую раду своим полком[378].

Это объяснение стольника Алфимова с Пушкарем происходило 14 мая; в тот же самый день гетман отправил универсал к запорожцам и Полтавскому полку о том, чтобы они не верили своей старшине и покорились ему, как настоящему их вождю, истинно преданному его царскому величеству.

«Иван Виговский гетман с войском его царского величества запорожским, старшине и черни, из Запорожья вышедшей, также сотникам, атаманам и всему товариществу войска его царского величества запорожского, особенно находящимся в полку Полтавском, желаем доброго здравия от Господа Бога. Не знаем и до настоящего времени, чьим научением и по какому поводу, вышедши из Запорожья, вы чините на нас, все войско его царского величества, безвинные похвалки, обещая отобрать у нас пожитки наши и жизнь. Хотя нам даже уже наскучило слышать о безвинных убийствах, однако мы были терпеливы до тех пор, пока вы, пришедши к Кременчугу и ближним к нему городам, также к Чигирину, не стали грозить нам совершенным истреблением. Побуждаемые этим, мы пошли защищать нашу жизнь, а не проливать христианскую кровь, как уверяет вас в том ваша старшина, возбуждая против нас, и усмирить и отвратить людей своевольных и распущенных от человеческой крови. Мы имели от его царского величества изящный указ, чтобы нам жить без всякой мести, прекратив ссоры и неприятности. И так мы воздержались вследствие указа его царского величества, надеясь, что и вы будете послушны воле его. Однако ваша старшина и теперь, добыв себе какие-то особые грамоты, производит злою ложью возбуждение в среде своих же братий, обходя обманами вашу простоту. В этом вы можете убедиться из той грамоты, которая ныне вновь прислана к нам и ко всей старшине и к черни запорожской через Никифора Хрисанфовича Волкова, дворянина его царского величества; если послать вам список с этой грамоты, вы бы меньше верили; но лучше было бы, если бы вы сами прислали двух рассудительных товарищей, чтоб им прочесть грамоту и чрез них прислать список вам. В той грамоте ясно и основательно пишет его царское величество, что он не дает позволения ни на какие своеволия, но приказывает жить всему товариществу в любви и единении, под нашим послушанием. Можете из того узнать о нашей правоте и истинности, что его царское величество, приняв милостиво и ласково наших послов, Прокопа Бережецкого и Ивана Богуна, отпустил их с милостью, отправив после них с почестью и Григория Лесницкого, миргородского полковника; а Искру [посланца полковника Мартына Пушкаря] с другими, за их плутни и неправду, приказал удержать в столице. А если бы вы этому не поверили, то можете узнать из самого дела, не видя их возврата; его царское величество и к нам писал, что они не будут выпущены до тех пор, покуда не будет челобитья от нас его царскому величеству. А что некоторые из вашей старшины болтают, якобы мы наняли орду для пролития крови христианской, то того они не в состоянии доказать… Сам Барабаш может быть свидетелем нашей ласки и рассудительности к нему, – Барабаш, который хотя перед тем и много дурного сделал нам, однако ничем из своей маетности не был ограблен нами, как он лжет на нас; напротив того, и хлебом и деньгами был вспомоществуем от нас, как и теперь, если бы он оставил тот злой умысел и возвратился к нам, никакого мщения и вражды от нас не увидел бы. Пусть ни он, ни другие не прельщают вас деньгами, присланными его царским величеством в уплату вам за четыре года, которых мы у себя не имеем, да и вы не можете надеяться получить, – спрашивайте их у ваших старшин, которые за все те годы и по настоящее время держат у себя и винные и табачные аренды Полтавского полка, а мы в тех пожитках никакой корысти не имеем и возвратить их не можем. Думайте же да скорее присылайте к нам товарищество, а если этого теперь не захотите сделать, то после не будет времени, потому что война уже начинается»[379].