– Мы, Бетти, поедем не с нашего вокзала, где вечно болтаются знакомые, а со станции Лезово, – деловито продолжал Игнатий Феликсович. – Адам нас ждет у ворот в пролетке, а на Офицерской – сам Степан со своей тройкой. Кони великолепнейшие, сытые, резвые – за пару часов домчим! Лезово городок паршивый, но имеется живописная церковь в византийском стиле. Там в платье от Пуаре (оно уже ждет тебя!) и в дивных валансьенах[19]на головке ты венчаешься со мной. Я снял неподалеку от церкви приличную квартирку. Там мы вкусим первый мед супружеского счастья. В семь – поезд, первый класс, до Владивостока. Оттуда пароход, белый, как нерожденная нетская «Виктория», помчит… ах, увы, пароходы не мчатся!.. Тогда повлечет нас в Северо-Американские Соединенные Штаты.

– Это бред, – пробормотала Лиза. Неужели Пианович подслушал ее мечты о бегстве в Америку? Но не с ним, не с ним!

– Отчего же бред? – пожал плечами Игнатий Феликсович. – Сейчас тысячи людей едут в Америку. Это страна больших возможностей! Впрочем, мы там не задержимся – наш дом в Ницце. Просто я делаю крюк – обстоятельства мои таковы, что я предпочитаю не показываться в Вержболово[20].

– Что за обстоятельства?

Пианович сморщился:

– Ой, не стоит теперь об этом! Лучше соберись, Бетти, – на тебе вон даже чулок нет. И поверх платья накинуть что-то надо – жакет, пальто. Дождь все-таки на дворе.

– Гардеробная у нас внизу, – напомнила Лиза.

– Значит, обойдемся без гардеробных. Останешься как есть, моя радость. Уходим через окно!

Хотя Лиза много диковинного наслушалась за последние четверть часа, предложение бежать через окно ее ошеломило.

– Чего таращишь глазки, Бетти? – подмигнул Игнатий Феликсович. – Я романтичен не меньше твоего. Устремимся же к счастью по яблоневому стволу, похожему на французский S! Что может быть прелестнее? Я заверну тебя в свой плащ и передам вниз верному Адаму. Он, бедолага, стоически мокнет под зонтом у забора. О, ты чудно все придумала! Раз уж так вышло, я ни в чем не хочу тебе отказывать. Пошлейшие семейные сцены – прощание с твоей дурой теткой, с бедным Павлом, все эти нелепые церемонии – побоку!

– Я с вами никуда не поеду. И в окно не полезу, – дрожащим от гнева голосом заявила Лиза. – Я буду сопротивляться, кричать, драться, кусаться. Я вам не дамся!

Игнатий Феликсович пожал плечами и медленно вынул из кармана револьвер. Или браунинг? Нет, все-таки скорее это был револьвер – синее стальное дуло, тонкие насечки, хищный язычок спуска. Лиза совсем не разбиралась в оружии, как и во множестве других мужских штучек. Она только видела хладнокровную руку, ловко обнявшую белыми пальцами непонятную металлическую вещь.

Пианович улыбнулся. В лицо Лизе единственным слепым зрачком уставилась маленькая бездна ствола. Лиза не столько испугалась, сколько удивилась.

– Вы что, убить меня собираетесь? – спросила она.

– Разве я похож на убийцу?

– Очень!

Игнатий Феликсович покачал головой:

– Верно, ты угадала: мне приходилось лишать кое-кого жизни. Поэтому больше не надо брыкаться и говорить гадости. И без того мои дела пошли не так, как надо – из-за тебя. Если б ты знала, сколько зла ты принесла многим людям, сама того не ведая! Лучше молчи.

«Он сошел с ума и заговаривается», – с ужасом подумала Лиза, вжимаясь в угол и чувствуя затылком холодную стену, которая заслоняла все пути к бегству и спасению. Правда, на сумасшедшего Игнатий Феликсович походил очень мало. Его рука привычно поигрывала револьвером и нисколько при этом не дрожала. Его голос остался ровным, а взгляд спокойным и почти нежным.

– Что вы такое говорите? Перед кем я виновата? – сказала Лиза первое, что пришло в голову. Только бы не слышать тишины и стука дождя! Пусть хоть что-нибудь происходит!

– У меня была мечта, Бетти, – немного погодя сказал Игнатий Феликсович, склонив голову набок и сомкнув ресницы. – Я человек дурной, грешный, скверный – ты скоро это узнаешь, – но я всегда боготворил прекрасное. Я мог бы стать музыкантом, актером, поэтом. Я красив, мечтателен, мне удается мелодекламация, у меня много художественных задатков. Но красивого в моей жизни мало – не судьба! Однако я всегда знал: придет день, и запоют ангелы серебряными неземными голосами, и грянет с небес орган, и прекраснейшая в мире девушка – чистая, невинная, нежная, которой не коснулась еще ни одна капля житейской мерзости и пошлой, нечистой страсти, – отдаст мне навеки свою руку и свою жизнь. Все, что есть во мне хорошего, будет принадлежать ей одной. Ее безмятежное счастье искупит мои грехи. Она даст мне чистейшее наслаждение. И вот я пришел за тобой.

– Вы ошиблись адресом. Я не ангел и наслаждаться в компании с вами не собираюсь. Я вас терпеть не могу, – отрезала Лиза.

– Это уже не имеет никакого значения. Да ты и не можешь знать, что для тебя хорошо, что плохо. Зато это знаю я. Я выбрал тебя, и я расплачусь с тобой по-царски. Я несметно богат! Мой дом в Ницце не уступает великокняжеским виллам. У меня в Швейцарии трехмиллионный счет и коллекция драгоценностей, достойная королевы. То есть тебя.

– Как вы до сих пор не поняли, что мне ничего не надо! – с досадой сказала Лиза.

– Может быть! Мне все равно. Мы с тобой уходим в окно, потому что моя мечта должна исполниться. Я не отступлю: у меня теперь все есть для счастья – свобода, деньги и ты!

– Я не люблю вас ни капельки!

– Твоя любовь нужна мне так же, как тебе мои деньги, – усмехнулся Пианович. – Мне будет довольно счастья обладания. Но ты потом все равно меня полюбишь – ведь ты всего-навсего женщина. Все вы устроены одинаково – жадны, лживы и похотливы. Мне некогда добиваться твоей любви. Потом, потом! Зато мне надо, во-первых, выехать из России, во-вторых, не дать тебе наломать дров. Ты слишком дорого обошлась мне – даже представить не можешь, как дорого! И ты мне сейчас нужна – чистая, нетронутая, невинная.

– А если я уже не такая, как вы размечтались? – с надеждой спросила Лиза.

– О, ты невинна! Это я знаю совершенно точно. Тебя надежно стерегли.

– Мерзавец в канотье? И другой, с тросточкой? – содрогнулась Лиза. – Я знала, это вы их наняли!

Игнатий Феликсович фыркнул:

– Нанял? Все гораздо серьезней, чем ты предполагаешь. Но я не хочу об этом говорить. Сегодня ночью мы венчаемся.

– И вам не обидно, что я безумно люблю другого?

– Кого? Этого белобрысого щенка? Ты его не любишь. Внезапно проснувшаяся чувственность бросила тебя в объятия первого встречного, вот и все. Что ты можешь в нем любить? Что ты о нем знаешь? Ты аристократка – по крови, а не по папиной службе! – и вдруг собралась этой ночью отдаться плебею? Боже, что там за семья! Я навел справки: дед его был неграмотный, отец еле буквы разумеет, зато все домашние дрожат при нем, как трава, и кланяются в пояс. Ты влюбилась в сынка сибирского варнака! Ты знаешь, что там, у себя, под Иркутском, эти дикари-каменотесы ради забавы ходят драться на кулачках с мясниками? И твой возлюбленный с ними!