Что касается стадии зарождения, то анализ прежде всего показывает, что первые гербы появились на свет в обстановке бурного развития эмблематических систем. Западное общество конца XI века — это общество уже в значительной степени эмблематизированное, как о том свидетельствует такой незаурядный документ эпохи, как ковер из Байё. Внимательный анализ позволяет выделить около десятка различных знаковых систем, которые служат для обозначения личности, социального статуса, ранга, титула, рода деятельности и даже этнической принадлежности (так, бритый затылок отличает нормандцев от саксонцев) многих персонажей и групп персонажей, представленных на ковре. Проблема в том, чтобы связать эти знаковые системы с геральдической системой, которая сформируется несколькими десятилетиями позже. Возможно, лучшее, что можно сделать в данном случае, — это вернуться в прошлое, но не к тысячному году, а в начало XIII века. В это время внутри некоторых влиятельных семейных групп все ветви — включая те, что отделились от старшей ветви до возникновения гербов — имеют сходные гербы. С чем мы в данном случае имеем дело? С намеренным выбором, сделанным для того, чтобы подчеркнуть сплоченность большой семейной группы? Или с передачей на протяжении пяти, шести, а то и семи поколений древней семейной эмблемы, возникшей задолго до этих гербов? Анализ заставляет полагать, что и то, и другое было возможно как во Франции и в Англии, так и в германских княжествах[573]. Анализ также выявляет, что наряду с догеральдическими семейными эмблемами существовали феодальные или территориальные эмблемы, которые транслировались через различные носители (ткани и vexilla[574], монеты, печати) с конца каролингской эпохи и до начала XIII века, когда они смешались с семейными эмблемами в общем коктейле окончательно оформившейся геральдики.

Ранняя геральдика представляет собой результат сведения в единую систему — одновременно социальную и формально-знаковую — трех предшествующих эмблематических кодов: индивидуального, семейного и феодального. Сформированная таким образом система была выработана безо всякого влияния Церкви, о чем в полной мере свидетельствует использование народного языка в качестве языка описания гербов с самого момента их появления. Эта система связана не только с собственно воинским контекстом, но и с явлением более широкого масштаба, затронувшим весь XII век и распространившимся на всех индивидов и все социальные группы: поиском, утверждением и демонстрацией своей идентичности. Это последнее обстоятельство является основополагающим. Изменения в воинском снаряжении, безусловно, были материальным основанием для постепенного появления гербов на поле боя и турнирной площадке. Но существуют другие, более глубокие причины, обусловившие их появление и сделавшие гербы важным социальным явлением.

Рождение гербов, на самом деле, — вовсе не обособленное событие. Оно стоит в длинном ряду перемен, которые около двух столетий подряд потрясали западное общество. Развал каролингской империи и последовавшие за этим раздоры привели к установлению нового общественного устройства, которое прежде называли феодальным и которое теперь историки предпочитают называть сеньориальным. Этот новый сеньориальный порядок характеризуется «оклеточиванием»[575] всех социальных групп и сословий. Каждый индивид — знатный или простолюдин, клирик или мирянин, селянин или горожанин — отныне входит в свою группу, а та — в более широкую группу. Общество таким образом начинает напоминать клеточную мозаику, где одни клетки вписаны в другие. Гербы, на мой взгляд, стали порождением этих новых социальных структур. Новым структурам должны соответствовать новые формы социального маркирования: нужно уметь идентифицировать, распознавать друг друга, представлять себя другим. Прежних систем идентификации либо недостаточно, либо они для этих целей уже не подходят, так как аппелируют к тому общественному порядку, которого больше нет. Значит, нужно создавать новые. Гербы как раз и являются одной из таких новых форм социального маркирования, а геральдика — одной из таких новых систем. Но есть и другие формы и системы, современные и родственные недавно появившейся на свет геральдике.

Например, система патронимических имен, которая в значительной части Западной Европы появляется в то же самое время, что и первые гербы, и распространяется примерно с той же скоростью, по крайней мере среди знати. С конца XII века назначение и гербов, и системы патронимических имен состоит в том, чтобы определять место индивида в малой семье и место малой семьи в более широкой семейной группе[576]. Тут же следует упомянуть и об одежде, которая на рубеже XI-XII веков претерпевает ряд изменений, иногда к великому возмущению священнослужителей и моралистов[577]. Мужская светская одежда, в частности, становится длиннее, появляются новые фасоны и цвета, добавляются украшения и аксессуары, которые до тех пор были характерны только для женской одежды. Тем самым она все более играет классификационную роль, позволяя с первого взгляда определять, с кем имеешь дело. Что касается монашеской одежды, то она образует систему настоящих знаков различия, основанную прежде всего на цвете. Спор между клюнийцами — черными монахами — и цистерцианцами — белыми монахами — в 1120— 1145-х годах прекрасно демонстрирует эту непривычную «геральдизацию» монашеского костюма[578]. Отныне монаха, так же как и рыцаря, делает цвет.

И наконец, еще одна такая система — иконографические атрибуты, количество которых в изображениях имеет тенденцию к увеличению. Разумеется, они существовали с давних пор, однако в период между 1100-ми годами и серединой XIII века число их возрастает и наделяются ими уже не только носители власти, божественные персонажи и некоторые особо почитаемые святые, но все представители общества, которых только можно встретить на изображениях. Мелкие должностные лица и вершители правосудия, оруженосцы и слуги, мастера и ремесленники, простые кюре, скромные настоятели, местные святые, библейские персонажи и литературные герои второго плана — все наделяются знаками отличия. В иконографическом мире, как и в мире реальных людей, каждый должен отныне занимать свое место и быть безошибочно узнаваем.