– Думаю, он больше сможет продать, если сам рэпом займется, – сказал я. – «Сучки не семечки», «Девяносто девять невзгод» – что-нибудь типа того. Нам просто надо подучить его малость, кругозор расширить.

Мы еще смеялись, когда Гэвин вернулся в гостиную.

– У тебя одиннацать раз по семь пятачков, папа-о. Сходи, купи мне мяса индюшки на обед, слабак.

Кажется, мы можем оставить в покое уроки по расширению кругозора.

* * *

В течение последующей парочки дней мне только и оставалось, что благодарить Господа за Картера. Он помогал мне везде и во всем и каждый вечер, ввернувшись с работы домой, снимал с меня заботу о Гэвине. Ну, скажем, почти каждый вечер. Он взял отгул в ночь, когда Лиз предложила оставить Гэвина у себя, так что мы наконец-то смогли побыть наедине и не опасаться очередного лягания в самый неподходящий момент. Я взяла с Лиз клятву хранить эту историю в тайне, только уверена, Картер понимал, что дело швах, когда она начинала задавать ему вопросики вроде: «Слушай, Картер, ты еще не видел новый фильм «Осел лягается»?» или «Мы с Клэр подумываем походить поучиться кик-боксингу, а ты как думаешь, Картер?»

Я была счастлива обнаружить, что наши плотские утехи были просто потрясающими, когда мы были одни и нам не надо было бояться, что ребенок застукает нас в любой момент. В эту ночь я заработала пять золотых звезд в представлении «Отсос 101», и никто меня из класса пинком не вышиб… и в физию не пнул.

Я до предела урезала часы работы в баре, чтоб было побольше времени все приготовить к открытию кондитерской. Вообще-то тогда я работала, когда могла. Когда выпадало несколько свободных часов, я забегала к ним, узнать, не могу ли чем-нибудь помочь. И пусть это не было работой, о которой я мечтала, пусть я никогда не собиралась оставаться тут навек, все ж была некая горечь в сладости не проводить тут каждый вечер. Фостеры были добры ко мне, дали мне работу, не задавали никаких вопросов, когда пять лет назад я заявилась к ним беременной, бросившей учебу студенткой.

Я по-детски ревела, когда зашла сюда в последний вечер и Ти Джей сказал мне, что я им не нужна. Бар этот был моим домом вдали от дома, и он хранил столько всего памятного. Здесь у меня воды стали отходить в кладовке, когда я брала бутылку водки. Здесь Гэвин сделал свои первые шаги, когда однажды днем отец завез его по пути на обед. И самое главное: именно здесь я снова нашла Картера.

Бар располагался прямо через улицу от магазина, и я понимала, что еще немало времени проведу в нем, просто странно было не ходить туда каждый день. Я соврала бы, сказав, что большая доля моей печали не вызывалась еще и отсутствием П.О.Р.Н.О. в моей жизни. Впрочем, вчерашний вечер Ти Джей завершил полным победителем, когда я загружала витрину-холодильник моей кондитерской шоколадом. Я услышала, как прозвонил дверной колокольчик, и решила, что это Картер заехал ко мне с Гэвином. Но только я повернулась, как прямо в лицо мне ударили три шарика для пинг-понга. Ти Джей что-то радостно провопил про то, что еще никогда столько шариков не плюхались мне в лицо, когда я была трезвой, потом повернулся и выбежал за дверь.

Остаток вечера я провела, сочиняя пару новых правил для П.О.Р.Н.О., одно из которых включало в себя штрафной бросок, если множество шариков бросались без предварительного согласия. На стол должен устанавливаться стакан и в него бросаться шарик: если он попадает в стакан, вы получаете прощение. Однако если шарик в стакан не попадает, то бросавший должен вытерпеть прямой бросок в лицо. Я назвала это правилом «Устаканивания шариков».

Заехал Дрю помочь мне поднять несколько очень тяжелых коробок и наткнулся на бумажки с правилами, лежавшие возле кассы. Три часа спустя он вернулся с футболками на каждого, на которых значилось: «Я люблю П.О.Р.Н.О», – и сам себя произвел в почетные капитаны команды.

Я еще не успела обеспокоиться тем, как буду расплачиваться по счетам до той поры, пока кондитерская не станет приносить деньги, как Картер после той ночи, что мы с Гэвином впервые провели у него, усадил меня и известил, что, пока я не встану на ноги с бизнесом, оплату всего он берет на себя. Это был вечер, когда мы впервые сцепились. Все это время я ни от кого не зависела, сама содержала и себя, и Гэвина. И ни под каким видом не хотела брать подачку Картера. Упрямая задница, я отказывалась взглянуть на это с его точки зрения, вот и сцепились жутко. Он так много пропустил и чувствовал себя виноватым за каждый день, что прошел без него, пусть и не по его вине. Возможность заплатить за мой телефон, купить Гэвину новые ботиночки и оплатить его посещение врача позволяла Картеру ощущать себя наконец-то полной частью нашей жизни, а не просто каким-то приблудным малым с титулом «Папа». Какой бы ни была я независимой, как бы сильно ни ненавидела саму мысль о том, что кто-то за меня платит, все ж я не могла лишать его этого, если он хотел этого по-настоящему и был бы от этого счастлив. Я уняла вспыхнувшее во мне раздражение, согласилась на то, что предлагал Картер, и потом мы устроили дьявольски горячую линию «телефонных разговоров», запершись в каморке для стирки белья, пока Гэвин смотрел кино в гостиной.

Так что с помощью Картера (и сократив часы своего пребывания в баре) я ухитрилась завершить почти все приготовления за несколько дней до открытия. Единственное, что осталось сделать, это заранее придать приемлемый вид рекламным брошюркам («сложить их в раскладушку»), которые сделала мне Дженни. Картер взял Гэвина к себе на ночь, так что у меня появилось время собраться с девчонками, чтоб они помогли мне с этим делом.

Джим с Дрю собирались составить компанию Картеру, поскольку я забирала их дам на целый вечер. Пришлось пригрозить Дрю. Я пообещала, что куплю теннисную ракетку и отделаю ему задницу не хуже Джона Макинтайра[94], если мой сын явится домой с какими бы то ни было новыми цветистыми словечками.

Лиз, Дженни и я сидели на полу в моей гостиной в окружении тысяч сложенных и несложенных брошюрок да четырех пустых бутылок из-под вина.

Погодите, считайте, что их пять. Я вылила последние капли из пятой бутылки в бокал Лиз после того, как она подхватилась и помчалась в туалет, вцепившись руками в пах, как делают детишки, когда очень хотят писать. Я поднялась и направилась на кухню за очередной бутылкой вина. Проходя мимо туалета, я увидела, что дверь его открыта нараспашку.

– Лиз, ты что, писаешь с открытой дверью?

– Ну да. Тебя это трогает?

– Только если ты грохнешься в туалете и весь пол мне описаешь, – сказала я и пошла своей дорогой.

– Логично, пещериза мохнатая! – крикнула она мне вслед.

Откупорив очередную бутылку вина, я вновь наполнила все бокалы. Лиз вернулась в гостиную, распихивая попадавшие ей под ноги брошюры, и улеглась животом на пол, уткнувшись подбородком в ладони.

– О'кей, страхолюдины. Пришла пора немножко в правду поиграть или на спор что-то выкинуть, – выговорила она, с трудом ворочая языком. – Дженни, ты как свою розочку еще называешь?