ее отец смотрит так же безмолвно и безучастно. Казалось, он тоже не сожалел. Он лишь молча кивнул рабам за спиной, меня взяли под руки и поволокли в прихожую. Я посмотрела в его лицо:

— Куда вы меня ведете?

Он какое-то время пристально смотрел на меня, но не ответил. Мы вышли из сепары в узкий коридор с траволатором. Совсем такой же, каким вел меня тогда Рэй. Опир Мателин, вопреки всем правилам, шел позади, за спинами рабов. Я попыталась обернуться:

— Позвольте мне уехать. Куда угодно. Вы больше не услышите обо мне. Клянусь!

Он молчал. Я снова и снова бормотала одно и то же, пытаясь разговорить его, но все это было бесполезно. Коридор закончился, и мы вышли в какое-то помещение-перекресток. Сплошные двери, за которыми наверняка скрывались такие же коридоры. Вверх, вниз. Снова коридоры, снова переходы. Я почти висела в руках рабов, потому что меня мутило от бесконечного движения. Я прикрывала глаза, сглатывала, мечтая лишь о глотке сиоловой воды.

Наконец, мы вышли на парковку. Здесь дышалось свободнее, но это было слабым утешением. Я увидела зарытый корвет и похолодела от ужаса — он отвезет меня туда, где все закончится… Я вновь попыталась обратиться к Опиру Мателлину, но он отмахнулся, вышел вперед, и я увидела знакомое жирное брюхо и крутые локоны.

Марк широко улыбнулся, поклонился своего господину. Сальные глазки остро метнулись на меня. Он разогнулся:

— Ваше сиятельство…

Опир смотрел на него сверху вниз, поджав губы:

— Все готово?

— В лучшем виде, ваше сиятельство. Разве может быть иначе?

Тот кивнул:

— О предосторожностях все знаешь. И чтобы ни единого прокола, Марк. Ни единого.

Толстяк вновь согнулся:

— Вы можете мне всецело доверять, ваше сиятельство. Вам не найти человека преданнее.

Опир вновь кивнул рабам, и меня потащили к корвету. Я упиралась, все еще пыталась умолять, но меня никто не слушал. Меня втолкнули в черное нутро, и тут же рот закрыла чужая горячая ладонь. Я беспомощно билась несколько мгновений, но тут же услышала шепот у самого уха:

— Сейя, это я.

Я замерла, не веря своим ушам. В салоне мягко загорался свет, чужая хватка слабла. Я порывисто обернулась и увидела Рэя, но вновь потеряла дар речи, потому что рядом с ним сидел де Во. Тот посмотрел на меня своими удивительными желтыми глазами. Казалось, чуть дрогнули уголки его губ. Я молчала от растерянности, лишь видела, как де Во открыл дверь и вышел на парковку.

72

Знакомый гул двигателей казался сейчас умиротворяющим. Я ни о чем не спрашивала, будто онемела. Просто забралась на сиденье с ногами, положила голову на грудь Рэя, чувствуя щекой колкую вышивку его жилета. Он прижимал меня к себе, а мне стало так хорошо, так спокойно, что я, наконец, разрыдалась. И была благодарна, что он тоже молчал, будто чувствовал. Если честно, мне было плевать, как он сумел найти меня. Плевать на жирного Марка, на де Во. На все плевать. Впервые за последние дни мне свободно дышалось. Я хотела вернуться домой. В свой дом, со своим мужем. А важные вопросы — потом, после. Я катастрофически хотела есть. Искупаться. Уничтожить пирамиду конфет. Мне даже чудился их запах. А еще — бесконечно ехать вот так. С ним. Молча. Все слова были лишними. Меня не отпускало чувство, что я, наконец-то, занимаю свое собственное место.

Свое.

Рэй поглаживал кончиками пальцев мою руку, и я отдернула, будто обожглась. Только сейчас заметила вздувшееся красное пятно, которое тут же защипало.

Рэй нахмурился:

— Что это? Откуда? Ты сказала, что не пострадала.

Я спрятала руку, прижала — так жгло меньше:

— Я не пострадала… Она пострадала…

Я почувствовала, как он сглотнул:

— Что с ней? — прозвучало сухо, формально, будто через силу.

Ему не требовались пояснения, Рэй прекрасно понимал, о ком идет речь. Я вдруг почувствовала как захолодило, что-то вроде отголосков стыда, которые не должна испытывать, опустила голову:

— Лицо… Она больше… не так красива.

Он молчал. А я не могла не спросить:

— Кто она? Эта Ирия? Ты любил ее когда-то?

Рэй коснулся губами моей макушки, с силой прижал к себе:

— Глупое юношеское увлечение. Я перерос его, а она — нет. Не захотела. Тогда я понятия не имел, что такое любовь.

Что-то шевельнулось внутри, будто закопошился, засучил мягкими лапками маленький пушистый зверек с острыми коготочками.

— А сейчас?

Я старалась заглянуть в его лицо, но чувствовала себя растерянным ребенком. Вдруг он скажет что-то не то? Совсем не то, что я так хочу услышать. Именно в это мгновенье. Все это было таким важным, что я задержала дыхание. Рэй долго смотрел мне в глаза, поглаживал мою щеку большим пальцем. Надетое кольцо проходилось, будто кусочком льда. Его лицо было сосредоточенным, напряженным, губы сжаты. И вновь подступали слезы. Я внутренне бичевала себя за этот вопрос. Такой по-женски естественный, но такой… глупый. Разрушительный. Сейчас я бы предпочла иллюзию, которой находила бы внутри множество обоснований. Его характером, неуместностью и прочим, чем обычно оправдывают чужие поступки. Или бездействие. Я опустила глаза, стараясь хоть как-то «держать» лицо. Эту науку мне еще постигать и постигать… Но тут же почувствовала пальцы на подбородке. Рэй вновь пристально посмотрел мне в глаза:

— Я люблю тебя.

Все равно казалось, что послышалось. Я различала желанные звуки, но боялась пустить их в сердце. Боялась обмануться. Боялась поверить до конца.

Наверное, он видел мое смятение. Положил руку мне на затылок, прижался лбом к моему лбу:

— Я люблю тебя, Сейя, — тихо, просто. Честно.

Его губы коснулись моих, и я закрыла глаза, растворяясь в этом мягком касании. Странном касании, так не похожем на те другие. В нем была спокойная нежность, постоянство, уверенность. И вновь меня охватывало странное чувство, понимание, что я имею на все это полное право. Принимать, возвращать, смаковать. Касаться его волос, его лица, слушать дыхание, ощущать присутствие, горький запах его духов, который сейчас казался чем-то необыкновенным, будто я вдыхала его впервые. И в этой нашей сдержанности была необъяснимая теплая гармония.

Я вновь положила голову на грудь Рэя, он уже привычно уткнулся в мою макушку:

— Нельзя играть чужими чувствами. Я виноват не меньше, чем отец.

— Отец?

Он вздохнул:

— Он все еще планировал женить меня на ней. Но теперь он должен смириться. Я обращался к Императору с просьбой