в нее ложные надежды. Так будет лучше, иначе я сама не замечу, что совершу глупость, не смогу удержаться. Здесь все иначе. Мы обе покинули свой крошечный мирок, в котором было уютно и понятно, а здесь — другие правила. Здесь мы уязвимы.

Я сглотнула:

— Поднимись, Индат.

Ее буквально затрясло, но она не собиралась вставать. Поймала мою ногу, вцепилась тонкими пальцами:

— Госпожа моя, я виновата! Во всем виновата! Простите свою рабыню

— Поднимись.

Я не могла смотреть на ее слезы.

Та лишь качала головой и цеплялась за туфлю:

— Простите меня, госпожа моя! Я не встану до тех пор, пока вы не простите.

Я почти выкрикнула, отстраняясь:

— Я прощаю тебя, Индат!

Она вздрогнула, подняла зареванное лицо:

— Правда?

Я кивнула:

— Правда. Поднимись.

Она с трудом разогнулась. Не сводила с меня взгляда, в котором сквозила надежда. Я молчала какое-то время, стараясь подобрать слова. Но, что тут подбирать?

— Ты здорова?

— Здорова, госпожа моя.

— Я рада.

Я снова молчала. Это было тяжело, особенно, когда она смотрела с такой надеждой.

— Больше никогда, госпожа! Клянусь! Такое не повторится. Клянусь, госпожа!

Я кивнула:

— Никогда, Индат. — Я взяла ее за руку: — Я очень люблю тебя. Несмотря ни на что. Но детские игры кончились. Я не могу держать рядом рабыню, которой не доверю.

Ее глаза наполнились ужасом, подбородок задрожал:

— Госпожа! Я скорее умру, чем предам вас! Госпожа моя!

Я кивнула:

— Я верю. Но есть вещи, которые выше нас. Ты слишком доверчива. Такой и оставайся, но подальше отсюда. Здесь так нельзя.

Она остолбенела:

— Вы продаете меня?

Я покачала головой:

— Нет. Я не прощу себе, если ты попадешь к плохому хозяину. Я буду просить своего мужа отправить тебя на Альгрон. К матушке. Я уверена — он мне не откажет.

Удивительно, но Индат больше не умоляла. Лишь тихие слезы текли по ее пятнистым щекам. Она опустила голову, плечи поникли. У меня разрывалось сердце. Хотелось обнять ее, прижать, как раньше, но все это было неправильно, разрушительно. Для нас обеих. Даже если мы с Рэем уедем отсюда, я не хочу снова переступать черту, которую мне так жестоко обозначили — это урок на всю жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вновь с трудом поборола порыв обнять ее, кивнула:

— Возвращайся в тотус, Индат.

Она вышла молча, обреченно, мелко семеня ногами. Я смотрела ей в спину и старалась удержать слезы. Больно, очень больно. Но я чувствовала, что, наконец, поступаю правильно.

Остаток дня сгладил тягостное впечатление. Я смаковала непривычную мысль, что чувствую себя хозяйкой. Все казалось другим. Даже ушлое лицо управляющего больше не настораживало. Я попросила его узнать, когда должен вернуться мой муж, велела накрыть ужин в моей столовой. Проверяла все сама, контролировала каждую мелочь и ловила себя на мысли, что упивалась этим. Но время шло, а Рэй к обещанному часу так и не появился. Я уже знала это чувство, и с каждой минутой все больше и больше начинала бояться, что он не придет.

Как в тот раз.

74

Я прождала до полуночи. С каким-то воинственным упрямством. Просматривала «Генеалогию». Или делала вид, что просматривала. Бездумно перелистывала, сама не заметила, как дошла до Мателлинов. Опир меня больше не интересовал. Я развернула проекцию его дочери, увеличила. Здесь она все еще была ослепительной красавицей. Но это была странная, холодная красота. Такая, которая держит на расстоянии. Кажется, я чувствовала что-то вроде ревности, будто кольнули сердце ледяной иголкой. Я бы не хотела видеть ее рядом с моим мужем. Даже в прошлом. Мне была неприятна эта мысль. Я толком не рассмотрела тогда, каким стало ее лицо. Впрочем, медики наверняка сумеют все исправить. Вероятно, очень скоро. Даже было жаль… Я бы предпочла, чтобы эта стерва навсегда осталась такой. Но будет вдвойне несправедливо, если императорский гнев обрушится на Рэя, а не на нее. Ирия заслужила в полной мере.

Я пролистала до жирного Марка. Так же толст, так же раскрашен. В вечных упругих локонах. Он по-прежнему вызывал во мне некоторую брезгливость, и рассматривать его почему-то было неприятнее, чем рассматривать одноглазого Опира. Он оказался моложе, чем я предполагала. Я с удивлением увидела, что человек, превозносивший все имперское и так бессовестно унижающий маму там, на Альгроне, родился вовсе не здесь. Очень далеко, в системе Тиу, на планете, которая не имела даже названия — лишь цифровой код. Его отцом был представитель очень дальней ветви дома, а вот матерью… родная тетка Опира — Нэя Мателлин. Это значило, что Опир и Марк приходились друг другу кузенами. Теоретически толстяк не слишком уступал по рождению.

— Тебе нравится рассматривать этого клоуна?

Я резко обернулась, замерла — на пороге стоял Рэй и скептически улыбался одним уголком губ. Он выглядел чудовищно уставшим.

— Ты вернулся!

Я, наконец, поднялась, просеменила навстречу на затекших ногах, положила голову ему на грудь:

— Я так боялась, что ты не вернешься.

Он уже привычно коснулся губами моей макушки:

— Прости, что поздно. Мне сказали, что ты ждала меня.

Я кивнула:

— Думала, мы поужинаем.

Он с шумом выдохнул:

— Я уже сыт по горло.

Рэй окликнул рабыню, велел подать вина и капанги. Я подняла голову:

— Ты останешься здесь?

— Если ты не против.

Я улыбнулась, чувствуя, как внутри разливается тепло:

— Я не против. Я очень этого хочу.

Меня не отпускало странное ощущение, будто так было всегда. Уже много-много лет. В груди засело такое прочное спокойствие, что это пугало. А может я просто не привыкла к спокойствию. Я не чувствовала себя спокойно ни единого дня с тех пор, как покинула Альгрон. Ни единого. Плевать на Императора и его почести. Если нам хорошо вдвоем, будет хорошо везде.

Рэй упал на подушки и тяжело прикрыл веки. Я коснулась кончиками пальцев его теплой щеки:

— Ты устал.

Он сглотнул, повел головой, не открывая глаз:

— Мне было приказано сдать свои дела в дипломатической палате.

Я похолодела:

— И что это значит?

Он поджал губы, какое-то время молчал. Наконец, открыл глаза:

— Как минимум, отстранение от должности. Вероятно, за самовольное оставление поста на Сионе. Опира Мателлина ожидает то же самое — а это знаменует большое брожение в палате. Впрочем… я теперь не возьмусь предугадывать, что ожидает Опира Мателлина.

— А тебя? — мне