Анжела насмешливо поглядела на Гитлера, в глазах у нее был вызов. Застольная болтовня стихла. Но тут Гели неуверенно рассмеялась, а Анжела заторопилась на кухню, тогда как Гитлер, хмыкнув, прикрыл рот салфеткой.

Десерт вернул фюреру хорошее настроение. Он потер руки, увидев блюдо с венскими эклерами, а в яблочный чай, который подала ему Анжела, насыпал семь ложек сахарного песку.

— Семь — это мое счастливое число, — пояснил он Люсинде. — А какой у вас знак, фройляйн Краус?

— Знак?..

— По Зодиаку.

— Я, кажется, Лев.

— Ах вот как! — Гитлер воспринял эту информацию как личный подарок. — Вот почему ваше призвание синематограф. Львиная повадка. Искусство, от которого зависит судьба Нового Германского Государства…

Но тут же прервал очередной монолог, прислушавшись к доносящемуся снаружи шуму. Громкий гудок известил о приближении автомобиля.

— Он опаздывает — так хотя бы прибыл с хорошими новостями! — Отодвинув тарелку, Гитлер отправился на террасу. — Пойдемте со мной, герр Гривен. Я хочу, чтобы вы это видели.

Двигатель автомобиля оглушительно шумел в горной тьме. Когда Гривен подошел к Гитлеру, тот стоял, опершись о перила.

— Как вам ход? — спросил он, имея в виду приближающуюся машину.

Гривен поглядел во двор. Огромный Мерседес ССК практически заполонил всю дорогу. Мерседес ехал с поднятым верхом, так что с террасы была видна разделительная стенка между кабиной водителя и пассажирским салоном. Сидящий за рулем красивый молодой человек, рассмеявшись, посмотрел в их сторону.

— Как я и говорил вам, мой фюрер. Полетел клапан. Но запасной нашелся в Аугсбурге. — Он повернул голову. — А чей это «Бугатти»?

На край террасы вышла теперь и Гели. Она махнула рукой.

— Привет, Эмиль!

— Отстань от него! — Гитлер попытался загнать девушку обратно в дом. — Оставайтесь там, Эмиль, мы сейчас спустимся.

Знаком он велел Гривену следовать за собой. Когда Гитлер волновался, он начинал как-то странно прихрамывать — как кролик, заболевший артритом.

— Куда мы поедем, дядюшка?

— В другой раз, дорогая. Нам с господином Гривеном хочется пойти подышать.

Пока Гели с обиженным видом оставалась на террасе, там же появилась и Люсинда, уже накинув на плечи меховую столу. Гитлер сконфуженно кашлянул.

— Увы, фройляйн. Хочу избавить вас от ночного холода и скучной мужской беседы. Пожалуйста, оставайтесь в доме. Внесите искру веселья в эту компанию. А мы скоро вернемся.

Гривен, подняв брови, сокрушенно посмотрел на Люсинду, которая была искренне расстроена тем, что не она оказалась объектом внимания и интереса со стороны Гитлера.

— Так вы идете, господин Гривен?

Ночной воздух здесь даже в августе был весьма прохладен. Гривен, застегнувшись за все пуговицы, подошел к гигантскому мерседесу и внимательно осмотрел его. Не черный, как ему сперва показалось, а темно-коричневый. Бамперы поблескивают здоровенными трубами, а на радиаторе, рядом с трехконечной звездой, маленький флажок с орлом и со свастикой.

Поставив ногу на приступку, Гитлер познакомил Гривена с водителем. Любопытный парень этот Эмиль Морис. Похож на Элио и, как знать, возможно, столь же опасен. Хотя нет; в мальчишеской ухмылке Мориса Гривен не увидел и намека на сексуальный вызов.

— Куда мы отправимся, герр Вольф?

Через плечо Морис поглядел на своих пассажиров. Голос его звучал непринужденно и казался почему-то знакомым.

— В сторону Оберау. Только длинной дорогой.

Гитлер улыбнулся Гривену, машина помчалась вниз по склону холма, столь же остойчивая, как корабль, стоящий на якоре… «Герр Вольф» — такова была кличка Гитлера еще с давних пор.

— Нам с Эмилем доводилось кружить по Мюнхену в поисках красоток. — Гитлер явно бахвалился, но затем оставил это занятие. — Сейчас на мне, разумеется, лежит иное бремя. И я обрел здесь подлинный приют. А как бывает счастлива Гели, когда мы с нею катаемся по окрестностям. Как она, кстати, вам показалась?

Гривен, разумеется, сказал Гитлеру то, что тому хотелось услышать.

— Я знал, что вы это поймете! На нее можно положиться!

И тут же он сбился на длинную лекцию о чистоте и добродетели немецкой женщины, а также о том, как надо натаскивать собак с хорошей родословной.

Огни деревни скоро растаяли вдали, и большие фары высвечивали перед ними пустынную ночную тьму. Снежные вершины гор Оберау и Кельштайн фосфоресцировали при свете звезд. Гитлер, словно бы заметив, что кивки и поддакиванья Гривена становятся все более и более сонными, решил переменить тему.

— Генри Форд и вообще американцы правы в одном. Будущее принадлежит автомобилю. Объединенный Рейх когда-нибудь создаст народный автомобиль, который станет доступен каждому.

— Ну, до этого, пожалуй, еще далеко.

— Я понимаю, о чем вы думаете, герр Гривен. О том, что мерседес — это экстравагантная роскошь. Но я езжу на нем уже три года и с его помощью без труда попадаю в самые отдаленные уголки Германии. Открываю Отечество, как книгу, практически на любой странице. На маленьких городских площадях, просто на перекрестках машина перестает быть средством передвижения и превращается в трибуну, а вокруг происходит форум тех, кто внемлет моим словам.

— За пятнадцать тысяч марок обзавестись трибуной не трудно.

— Строго говоря, за двадцать.

Гитлер хотел было рассмеяться, но вместо этого издал какой-то клокочущий звук.

— Рискуя показаться неделикатным, все же хочу спросить, каким образом вам удается…

Гитлер потрепал его по рукаву.

— Мы с вами оба писатели, не так ли, герр Гривен? Вспомните о маленьком «Бугатти», который дожидается вас дома. Интересно, какую часть его стоимости вы указали в декларации, списав как производственные издержки?

— Честно говоря…

Господи, что же наплел ему Геббельс?

— Вот видите! — Одержав победу в споре, Гитлер искренне обрадовался. — А эти еврейские налоговые инспекторы из Берлина — как они, наверное, расквохтались!

В свете фар дальше по дороге мелькнул олень. Морис сбавил ход, позволив красивому животному беспрепятственно пересечь дорогу.

— Природа здесь, в Оберзальцберге, это сама доброта, — заметил «герр Вольф» своему соседу. — На них здесь так долго не охотились, что они перестали нас бояться. Эмиль! — крикнул он шоферу. — Следующий поворот.

Какое-то время грязная дорога карабкалась на склоны очередного холма, а затем затерялась в густом сосновом бору. Мерседес, проскрежетав шинами по гравию, остановился на поляне, по которой здесь и там были раскиданы гладкие, обточенные водой камни. Морис выключил мотор, но оставил свет в салоне, и, сидя в этом тусклом свете, они слушали, как неподалеку шумит ручей.