Оказалось, что ничего. Чистое белое полотно тумана долетело, наконец, до решетки. Ударилось в нее. Обволокло вибрирующие прутья мягким одеялом … и Донкату вдруг стало легче. Исчезло высасывающее душу чувство, мерцающие письмена померкли, решетка съежилась, как будто в медузу ткнули палкой. Помощь! Степа чуть не упал от облегчения. Это помощь! «Белое место» его не забыло. Но тогда кто против него? Что, в галактике есть еще что-то, что способно противостоять загадочным феноменам «белых мест»? «Черное место»?

Но тут решетка ответила, и Степе стало не до размышлений. Нет, она не стала бороться с обволакивающим ее молочным туманом. Она завибрировала, зазвенела. Донкат согнулся от боли, которая появилась вместе с этим звоном. А «черных» стало больше. С разных сторон перед мысленным взглядом Донката возникли новые образы. Он даже застонал, узнавая. Не может быть…. Он же всем им говорил. Предупреждал. Но кто его слушал? Образы, те самые образы с приобретенных Декстером картин Лю Хо Юнга, ворвавшись в Степино сознание, накинулись на чистое белое полотно тумана, разрывая его в клочья. Вот уходящий в небо смерч, вот неправильный куб, вот перекореженное озеро, над которым склонились неестественно ровные деревья. Шедевры, так их…. Ну, как это могло нравиться? Кому?

Туман пошел клочьями, развеиваясь, как будто под настоящим ветром. Решетка воспряла, и Степину голову опять заполнило тянущее чувство, забирающее всю душу. И где-то за всеми ними тонкими проблесками, робкими светлячками промелькнули две ослепительные искорки. И Степа оторопел, узнавая их ауру. Элечка! И … Селена?!!!

А-агр-р-р. Донкат рванулся изо всех сил, стараясь достать проклятую решетку. Ты хочешь меня получить? Ты получишь. Сам не зная, что он собирается делать, Донкат ринулся вперед и врезался в самый центр решетки, все еще окутанный не сдающимися остатками тумана. И стало легче. Туман как будто ждал именно этого. Обвившись вокруг Степы, он тут же превратился в подобие доспехов, от которых начали отскакивать все импульсы, посылаемые кошмарами, сошедшими с оживших картин.

Свобода! Впервые за все время этого несуразной драки Донкат чувствовал себя ничем не связанным. Ну! И…. что? Степа замер. Он неуязвим, его опять спасли. Но что дальше? Он постарался почувствовать силу. Ту самую силу, которую когда-то выдал ему туман. Есть! Она опять есть! Степа развернулся в сторону беснующегося неподалеку смерча.

И тут плоская картина пространства, в котором и происходила его битва, смазалась. Поплыла, теряя очертания. Смерч сломался, сложился. Решетка согнулась, как будто ее сунули под пресс. Остальные объекты тоже смялись, разлетаясь вспугнутыми миражами. Степа замер. Подождите, но ведь он ничего не делал. Он только хотел….

Мир тем временем продолжал плыть, двигаться. Вот сквозь тающий морок кошмаров начали проступать знакомые стены коридора. Его коридора. Они медленно двигались, и вместе с ними двигалось чье-то склонившееся над Донкатом лицо.

Степа моргнул узнавая.

– Шойс? – Степин голос прозвучал хрипло и слабо. – Куда ты меня тащишь?

– Вперед! – голос сакса гудел, как колокол. – Там Элечка с Селеной, а ты тут в обморок собрался заваливаться. Нашел время….

Степа чуть было не задохнулся от такой наглости, а потом моргнул и осознал, что весь его бой занял от силы несколько секунд: вон, даже тот вывалившийся из зала человек, держащийся за голову, еще не успел пересечь коридор. От места, где его накрыло они отошли всего на несколько шагов.

Да что такое происходит? Ведь, не будь белого тумана, Степа, скорее всего, пошел бы туда, куда звала его эта треклятая решетка. Кстати, а куда она его все-таки звала? И кого еще? …

Донкат замер и рядом с ним неуклюже затоптался Декстер, споткнувшийся о замершего Степу. Кого еще? Кого еще?!

– Селена! – Сдернув с места вообще уже ничего не понимающего сакса, Степа рванулся вперед изо всех сил. Никогда еще дверь их кабинета не казалась ему такой тяжелой и неповоротливой.

Они успели….

Две фигуры стояли навытяжку перед померкшей картиной. Даже от двери было видно, что картина мертва. Потемневшие краски, черная, как будто обуглившаяся рама, темная полоса вместо переливающейся ленты со странными письменами.

– Селена, – выдохнул Степа.

– Эля, – оглушил Донката бас Декстера.

Они подбежали к стоящим женщинам и, не сговариваясь, схватили их за руки, развернули к себе.

Они не успели….

– Селена, проснись, что с тобой? – Степа тряс девушку, пытаясь увидеть хоть отклик, хоть какое-то чувство.

Селена открыла глаза, и Донкат чуть в обморок не грохнулся от облегчения. А потом чуть не грохнулся повторно – от ужаса. Селены не было.

– Да? – вместо нее была кукла.

Просто кукла, робот, пустышка. Она могла смотреть, могла говорить, могла даже двигаться. Но это была не она. Не Селена.

– Эля, что с тобой?!

Враз помертвевшему Донкату не надо было спрашивать Декстера, то же самое у него, или нет. Он и так знал. Из пустых глаз той, что еще минуту назад была его любимой, на Степу смотрела то самое небытие, которым он тоже должен был стать. Ему была уготована та же участь. Но его спас туман. Его спасло «Белое место». А почему оно не спасло Селену? Или это от того, что Степе с самого начала не глянулись эти картины?

Тяжело хлопнула дверь: это в кабинет ворвался Равазов. Влетел и замер, глядя на полные ужаса лица Донката и Декстера.

– Что? – Степа повернулся к нему просто так, даже не отдавая себе отчет, что он с кем-то говорит.

– Там в залах несколько десятков случаев поражения от картин, – с каждым словом Равазов говорил все тише и тише, видя, что тут происходит что-то странное. Он окончательно замолчал, увидев состояние, в котором находились Селена с Элечкой.

– Такие же, как у вас.

Степа повернулся обратно.

– Селена, ты меня слышишь?

– Да.

КосмоБог, это голос? Это ее голос? Это же робот. Дешевый автомат, в который даже функцию распознавания интонации не поставили.

– Селена!

– Эля!

Без толку. Декстер со Степой просили, умоляли, звали. Хлопали по щекам, трясли за руки, прижимали к себе, целовали – ни-че-го. Перед ними так и остались две пустых оболочки. Оживленные куклы, не способные ни на какие эмоции. Да, они узнавали Степу и Шойса. Они даже здоровались. Вот только от таких приветствий на глаза наворачивались слезы. Ни Селены ни Элечки больше не было в этом мире. Степа с острой болью вспомнил две искры, промелькнувшие перед ним во время боя (если его можно назвать так) с решеткой. Неужели?

Он схватился за картину, и с проклятьем отбросил ее. Пустышка. Мертвечина. Даже не пустая картинка – на самом деле мертвый материал. Буквально. Ни полотно, ни рама больше не были собой. Теперь это были два безжизненных куска непонятно чего, чья пустота чувствовалась даже руками. Неведомое «нечто» забрало с собой все, что можно. Любой намек на жизнь.