– Привет.

У повара дрогнула рука, и он выпустил палку, которой мешал похлебку. Рот бедняги раскрылся, словно его нижняя челюсть сломалась, и он поднял руки вверх в знак того, что был готов сдаться. Второй тектон действовал спокойно и как настоящий солдат. Он приподнялся на локтях и, заметив опасность, попытался незаметно протянуть руку к висевшей у него на поясе дубинке. Но Маркус прицелился из револьвера прямо ему в лицо, словно говоря: «Нет, лучше этого не делай».

Тектон нехотя подчинился, и тут возникла странная пауза. Нападающий всегда владеет инициативой, но Маркус не имел ни малейшего представления, как ему поступить. Оказалось, что он был совершенно неспособен хладнокровно убить их. Время остановилось. У тектона-повара дрожали руки. Толстяк почувствовал колебания Гарвея, но не мог действовать.

Вероятно, Маркус так и не выстрелил бы, но в этот момент за спинами двух тектонов появился третий. Он вышел из палатки Уильяма. Это был тот самый высокий и стройный офицер, который взял когда-то Гарвея в плен (теперь казалось, что это произошло давным-давно). Под его туникой угадывались длинные ноги, он решительно шагал вперед и выкрикивал какие-то приказы повелительным и резким тоном. Когда офицер увидел Маркуса, он потерял дар речи. Его черные зрачки сузились от ненависти. Но сейчас он скорее напоминал мышь, чем кошку. Тектон, покидая палатку, не задернул за собой полог, и через эту щель Маркус увидел Амгам: ее руки были прикованы к столбу.

А теперь остановимся на минуту, чтобы задать себе следующий вопрос: неужели эти три тектона выглядели так, как описал мне их Маркус? Возможно ли, чтобы один из них был так же высок и строен, как Уильям? А второй так же плотен и мускулист, как Ричард? И, наконец, третий – действительно ли он был коротышкой-поваром в услужении у двух остальных? По словам Маркуса (а мои записи беседы, во время которой я специально расспрашивал его об этом, не оставляли в том ни малейшего сомнения), трое тектонов на самом деле были именно такими. Однако я пришел к заключению, что память иногда бывает весьма гибкой, и в данном случае детали выстроились в соответствии с той правдой, которая составляла суть этой истории: приключения Маркуса Гарвея явились путешествием, очистившим его, и, только уничтожив этих трех чудовищ, он стал другим человеком.

Увидев Амгам, Маркус почувствовал, что сходит с ума. Он нацелил оба револьвера в грудь высокого тектона. Тот с завидным самообладанием отдал громким голосом приказ, и остальные прыгнули вперед. Маркус разрядил оба револьвера в офицера. Но даже после этого, если бы два оставшихся тектона не пошевелились, вероятно, не стал бы их убивать. Однако движение подстегивает стрелков. Толстый тектон наступал со своей дубинкой, а повар вытащил огромную палку из котла, собираясь использовать ее в сражении.

Маркус стал бешено стрелять по этим трем мишеням. С такого расстояния промазать было невозможно. Раненые тектоны падали, но тут же поднимались и пытались снова напасть на него. Гарвей стрелял в них почти в упор, но они сражались отчаянно, потому что понимали, что им необходимо остановить нападавшего. Иного выхода у них не было. Маркус стрелял и стрелял, пока наконец его револьверы не стали издавать только «щелк, щелк, щелк»; и лишь услышав эти щелчки много раз подряд, Гарвей заметил, что тектоны уже мертвы. Мертвы навсегда.

Все кончилось, но он не чувствовал счастья. Скорее наоборот. Маркус ощутил неясный испуг, тоску, которая всплывала в его душе, как туман над сгоревшим лесом. Высокий и стройный тектон лежал, уткнувшись лицом в землю, словно хотел в последнюю минуту вернуться в свой мир. Повар казался псом, которого раздавила телега. А толстяк упал в котел: его голова и туловище оказались в супе, а ноги висели снаружи.

Маркус выпустил из рук револьверы; они ударились о землю с глухим стуком. Гарвей не смог отвести взгляда от дымящихся стволов, пока не услышал голос Амгам. Тогда он побежал к палатке, встал на колени и освободил ее. Продолжая стоять на коленях, Маркус заплакал. Скорее это был не плач, он просто исходил слезами.

Мне хотелось бы оказаться там, чтобы стать свидетелем этой сцены. Нет, не из зависти, просто из удовольствия увидеть момент счастья, настоящего счастья. Амгам, все еще одетая в брюки и рубашку Уильяма, рассматривает его, не веря до конца в то, что это он, что он вернулся. Маркус, одетый в перепачканную землей тунику тектона, закрывает себе лицо руками, чтобы она не видела его слез. Она встает, протягивает руку и дотрагивается пальцем до его щеки. Он поднимает взгляд, вытирает влажные глаза грязными руками, смотрит на поляну, на мертвецов, на шахту, потом на нее – и тут словно просыпается от долгого кошмара, самого долгого из кошмаров. «Ты – это ты, и я здесь, – говорят они друг другу, – и все кончилось».

Никакого страстного поцелуя не было. Амгам и Маркус обнялись, как два заблудившихся ребенка, которые снова встретились: даже если им не суждено найти дорогу, то, по крайней мере, они снова вместе. Маркус снял с себя тунику и пижаму, потому что ненавидел это облачение. Амгам увидела его раны и тоже разделась, сбросив с себя одежду Краверов.

И тут Маркус позволил себе каприз. Возможно, он считал, что мир ему чем-то обязан, после того как он пережил столько боли и несчастий. Гарвей символически отомстил за всех носильщиков мира, завладев одной из ненавистных бутылок шампанского. Это была большая пятилитровая бутыль теплого французского шампанского. Потом она схватила его за руку, и они побежали к краю поляны, а потом дальше и дальше в сельву. Куда увлекала его Амгам? Никуда. Они просто убегали от поляны, переплетя свои пальцы, куда глаза глядят. Ветки хлестали их по всему телу, но эта боль не беспокоила их. Маркусу она даже нравилась, потому что боль, причиненная растениями, не уничтожала жизни, она была отлична от той, которую он испытал в подземном мире.

Неизвестно, сколько времени они бежали по лесу. Наконец Маркус натолкнулся на плотную стену травы, которая преградила ему путь, и упал на землю. Они лежали, растянувшись на зеленом ковре, и смеялись, с трудом переводя дыхание. Зеленый потолок защищал их от тропического солнца. Спустя какое-то время Маркус понял, что они попали в очень странное место.

Стена травы, которая их остановила, была гораздо более плотной и густой, чем показалось вначале. Гарвей раздвинул руками верхний слой растительности и обнаружил, что вся эта зелень была лишь занавесом, за которым скрывалась настоящая стена из дерева. «Это ствол дерева, огромного дерева», – догадался он и попытался обойти его вокруг, но не смог. Ветки, шипы и заросли кустарника не давали ему двигаться вперед. Ревнивая сельва не хотела, чтобы кто-нибудь еще ласкал ноги великана. Маркус не столько видел, сколько чувствовал необъятность этого ствола, его нельзя было даже охватить взглядом. Если ствол у самых корней так велик, то каким же высоким должно быть само дерево? Гарвей понял, что перед ними одно из чудес природы.

Он начал карабкаться вверх. Амгам ничего не понимала.

– Пойдем! – сказал Маркус и жестом предложил следовать за ним.

И она послушалась. Сначала Гарвей задавал ритм, открывая дорогу среди переплетения лиан, которые так же, как они, поднимались вверх по стволу, но очень скоро девушка опередила его. Умения спелеолога, наверное, сродни навыкам скалолаза. А может быть, этой женщине, которая поднялась выше небесного свода мира тектонов, верхушка дерева, каким бы огромным оно ни было, казалась только крошечной ступенькой. А может, Амгам по своей натуре не могла допустить, чтобы кто-то указывал ей дорогу. Как бы то ни было, ее решение оказалось верным. Двенадцать пальцев цеплялись за древесную кору крепче, чем лапы любой обезьяны. Кроме того, у нее был особый дар находить выемки и сучки, чтобы поставить ногу.