читать, ни спать, а постоянно спрашивает с тревогой в голосе, поправится ли она, по мнению Леонарда. На обратном пути мы обсуждали, что в таких ситуациях лучше принять яд. У нее уж точно есть все основания, хотя она в свои 78 лет требует больше жизни. Она ругается; не может ходить; одинока; под присмотром медсестер; живет в отеле, но требует больше жизни, еще больше жизни. Она рассказала нам очень странную историю о том, как в детстве спала с гувернанткой, которая заразила ее ужасной болезнью, и якобы из-за этого ее выслали из Голландии. Мне кажется, она никогда никому об этом не рассказывала – своеобразный повод сблизиться или, возможно, поблагодарить за наш приезд. Я была тронута и едва могла говорить. Полагаю, человеческая природа: ее (но не моя) эмоциональность, иррациональность, инстинктивность – обладает определенной красотой; люди называют это «базисными качествами». Любой, наверное, может обзавестись ими в 76 лет. Можно лежать и рыдать, и все же постоянно спрашивать: «Что думает доктор? Я поправлюсь?». Но никто не сядет за письменный стол и не напишет простую и одновременно глубокую статью о самоубийстве, которую, как мне представляется, оставлю своим друзьям я. Какой же был день – море, словно Адриатическое или Тихий океан; приливы и отливы в бухтах на всем пути; желтый песок; плывущие лодки; а за бухтами – длинные волны, плавно накатывающие и разбивающиеся о берег; гладкие и покатые, словно волны, холмы. Даже бунгало все сгорели или стали частью этой красоты; они словно из пара, а не из цинка. Мы проголосовали в Родмелле. Я видела, как женщина в белых перчатках помогла пожилой паре фермеров выйти из их автомобиля «Daimler». Мы купили моторную газонокосилку. Общество Фрэнсиса вчера вечером мне понравилось. Он такой вдохновенный и плодовитый, такой щедрый и заботливый – святой человек; человек, которого я просто обожаю, – не устаю это повторять. А еще он позабавил меня своей пародией на Эстер [неизвестная], говорящей в стиле Маколей [Розы?]. Когда по радио объявляли результаты выборов, он говорил так громко, что приходилось его усмирять. Мы заехали в Лонг-Барн и оставили Пинкер, и вот мы снова здесь, в Лондоне, после очередного маленького путешествия, которое по ощущениям длилось сотни лет. По возвращении домой все выглядит немного странно и символично. У меня было странное настроение, чувствовала себя старухой, но теперь я снова женщина – как всегда, когда я берусь за перо. Поездка на автомобиле развеивает печаль и ободряет.

4 июня Вулфы отправились в Кассис на поезде по маршруту Фолкстон-Булонь-Париж-Марсель. Они сняли комнаты в Фонкрезе, но питались у Ванессы и Дункана Гранта, которые отвезли их в Арль на обратном пути. Вулфы вернулись домой 14 июня.

15 июня, суббота.

Вчера вечером вернулись домой из Кассиса, вернее, из Арля. Жарче отдыха у меня еще не было. Но отличается он и другими вещами, например тем, что мы провели время наедине с Ванессой и Дунканом, а еще я практически стала землевладелицей. Во всяком случае, окна уже мои. Да, я почти купила «La Boudard» (не уверена, как правильно пишется) и заключила контракт, чтобы ездить туда всего за £2.10 в месяц[881]. Это означает бесконечное множество дел – возможно, кардинальные перемены, как и всегда – при покупке дома. Уже сегодня утром я представила себе, скажем, далекий островок, зато свой собственный, и сразу прикипела к нему. Этот образ символизирует жару, тишину, полную отчужденность от Лондона; море; поедание пирожных в новом отеле Ла-Сьота; поездку на машине в Экс-ан-Прованс; обед в гавани; наблюдение за приплывающими рыболовецкими суднами; разговоры с людьми, которые никогда обо мне не слышали и считают меня старше, уродливее и хуже Нессы во всех отношениях. У нас было странное душевное, но в то же время какое-то нервное, счастливое, свободное, а еще почему-то сдержанное общение с ней и Дунканом. Приобретение дома также означает покупку французских книг в Тулоне и хранение их в моей прекрасной прохладной комнате в лесу; Леонарда в рубашке с короткими рукавами; восточную частную жизнь для нас обоих; бабье лето с длинными световыми днями; большое количество дешевого вина и сигар; постоянные встречи с Карри, Крутерами и другими странными личностями[882] – все это означает для меня необходимость сделать в «Boudard» панорамные окна.

Я уже забыла детали поездки. Мы пробыли там неделю, приехав на день раньше, чем нас ждали; как ни странно, то же самое произошло и в прошлом году. Там был Дункан в своей голубой рубашке; Анжелика и Джудит[883] делали уроки на террасе. Каждое утро Несса отвозила мисс Кэмпбелл[884] в город и возвращалась с едой. Я написала небольшую статью о Каупере[885], но на жаре и в окружении черно-белых бабочек с трудом подбирала слова. Впервые в жизни мы с Л. проявили расточительность, купив письменный и обеденный столы, сервант и посуду для Родмелла. Это доставило мне удовольствие, а еще я чуть было не вышла из себя из-за превосходства Нессы почти во всем. «Завтра приедет мой старший сын; да, он самый многообещающий молодой человек в Кингс-колледже, который, к тому же выступил на ужине “апостолов”». Противопоставить этому я могла лишь то, что «заработала £2000 на “Орландо”, оплатила нашу с Леонардом поездку, а если захочу, то куплю здесь дом». На что она ответила (все тем же невнятным тоном), что «я, по сравнению с вами, неудачливая художница, которая едва способна заплатить натурщицам». «Помнишь, как ты за чем-то ходила в город» – эти древние воспоминания Дункан разделить не может. Он был божественно очарователен и боготворил Нессу. Я понемногу описываю разные чувства, составляя своего рода попурри, а сейчас побегу за своими книгами к Райли[886], если успею.

Далее Вирджиния начинает новую тетрадь (Дневник XIX).

Вопреки всем законам, я собираюсь сделать эту тетрадь первым томом дневника, хотя сегодня, как назло, даже не первое число. Но в этом виноват календарь. Я не могу больше писать в тетрадях, листы которых испорчены. Не знаю, как их хранить. У этого переплетенного тома есть шанс дожить до конца года. А еще его можно поставить на полку.

Пинкер только что вернулась домой; очень толстая. В доме царит ощущение небытия – я называю это ощущением «того, чего там нет». Просто мы вернулись из Франции вчера вечером и еще не вошли в привычную колею. «Время полощется на мачте» – кажется, это моя фраза. Я должна отредактировать «Свою комнату»; прочесть «Обыкновенного читателя» и внести правки. Надо бы написать несколько скучных бесполезных писем джентльменам из Мейдстона и Кингстона, которые дают мне советы касательно георгинов,