— Хорошо, — сказала, улыбаясь одними глазами. — Я поеду, куда позовешь. При том условии, если вы уцелеете. А вот в этом я не уверена.

Будто плита спала с его души, и Алиса почувствовала рухнувшую на пол тяжесть, словно сама удерживала плиту за краешек. Его скуластое лицо волшебно просветлело.

— Уцелеем… Ты даже не представляешь, из каких переделок мы выходили. Никита…

— Да что ты все — Никита да Никита? Кто такой ваш Никита? У него две головы, что ли?

— Одна, — серьезно ответил Валенок. — Но крепкая. Ее фугасом не расколешь. По ней кувалдой били и чем попало, а она все такая же. Только уши растопырились. Мой брательник. Мы с ним оба сироты.

Мало было в жизни Валенка таких прекрасных вечеров, как этот.

3

Для окончательного перевоспитания Аниты, для ее приведения в человеческое состояние Кузьма Витальевич разработал новую систему, которой чрезвычайно гордился. Система не имела аналогов даже на «Зоне счастья». Заключалась она в том, что Аниту замуровали в пластиковый мешок с прорезями для рук и ног, на шею нацепили собачий ошейник, и Зубатый лично три раза в день выводил ее на прогулку. Разговаривать ей было запрещено. Свои эмоции она имело право выражать телодвижениями и звуками. Зубатый верил в успех. Как психиатр зоны, он понимал главное в переделке человека к лучшему — это лишить его представления о своей половой принадлежности, а также о духовной сущности. Человека надобно упростить до состояния полного безразличия к своим видовым признакам. Чтобы забыл про себя, кем он был и кто есть, превратился в овощ. Идея была не нова, люди испокон веку проделывали подобные штуки с теми, кто попадал в их абсолютную власть. Иногда — с целыми народами. Зубатый отнюдь не открывал Америку, она была открыта задолго до его собственных научных изысканий. Более того, из газет ему было известно, что именно в наши дни весь мир в очередной раз собирались привести к общему знаменателю и назвали его глобализм. Его открытие состояло в другом. Из Аниты он надеялся вырастить новую личность, соответствующую международным рыночным стандартам. То есть из бросового человеческого материала, из бабы, слепить конфетку, которую каждому захочется сунуть за щеку. Оценит ли Желудь? Зубатый надеялся, что оценит. Этот маленький психологический триумф поможет ему расширить владения зоны до районного центра Охлябино, где все равно осталось в живых не больше полусотни человек. Остальных в прошлом году выморили морозом за неуплату каких-то долгов Чубайсу.

Кузьма Витальевич вывел Аниту в лесок рядом с бывшей воинской частью, где ржавела брошенная техника. От холода Анита жалобно поскуливала, но Зубатый ее приободрил:

— Ниче, сейчас согреешься. Будем отрабатывать команду «На пузе, ползком». Сразу скажу, Аня, это очень важная команда. Она дисциплинирует подсознание. Когда человек пробирается на брюхе по сырой земле-матушке, у него в мозгу происходит слиянность с природой. Вон от той елочки — ползком, марш!

Анита стояла столбом, будто не понимая. Не понял ее поведения и Зубатый.

— Тебе чего, дважды повторять? Или желаешь сперва по бревну побегать? На бревне, учти, намного тяжельше. Оно все в гвоздях. Спецназ дрессировали.

Будто очнувшись, Анита шлепнулась в снег и поползла в указанном направлении. Зубатый, дымя сигареткой, шел сзади и слегка небольно ее попинывал для куража.

— Что ж, Аня, ползешь хорошо, но медленно. У нас сроки ограниченные. Желудь через неделю экзамен назначил. Давай, голубушка, прибавь маленько, порадуй старичка.

Анита прибавила, но зацепилась пластиковым балахоном за сучок и испуганно ойкнула.

— Стоять! — рявкнул Зубатый. — Сознательная порча казенного имущества. Что за это бывает?

Анита не могла ответить, за лишнее слово ее могли лишить вечерней дозы дури, а она уже ощущала голодное жжение в желудке, хотя до конца тренировки осталось не меньше двух часов. Ее вторую неделю держали на таблетках. Наравне с психологической переделкой Зубатый проверял на ней действие партии наркотика, полученного от американских друзей в качестве гуманитарной помощи. Новый наркотик под названием Микки-Маус отличался от других тем, что его отсутствие в организме вызывало дичайшие боли, зато совершенно не затуманивал сознание. В Ленгли его разработали специально для вразумления непокорных бен ладенов, отрицающих свою вину. Два месяца назад Желудев в бескомпромиссной борьбе выиграл тендер на его внедрение на пространствах вымирающей России. По тендеру Микки-Маус проходил как аналог аспирина.

— Ладно, ползи дальше, — смилостивился Зубатый. — У дерева передохнем. Сама курнуть не желаешь?

Анита и на сей раз не попалась на уловку, лишь замычала в ответ. Мычание поощрялось. Зубатый придерживался мнения, что чем гуще человек мычит, тем скорее перевоплотится в идеал. Однако в принцессе он постоянно подозревал хитроумие. Не забылся случай с булавкой, место прокола на шее до сей поры зудело.

— Ты вот что, Аньк. — Он слегка толкнул ее сапогом. — Перебарщивать тоже не надо. Мычи, да не юродствуй. Дома заштопаешь комбинезон. Справишься сама или тетку Прасковью прислать?

Анита опять замычала отрицательно. Желудок все настойчивее требовал лекарства, но это нельзя обнаруживать. К Зубатому она приспособилась, с ним важно ничем себя не выдать. Тогда он почти как человек. А вот если зацепится за какую-нибудь слабину — то держись. За время пребывания на новых поселениях Анита действительно сильно переменилась, только совсем не так, как рассчитывал наставник. Ни к кому из здешних обитателей она не испытывала ни ненависти, ни злобы. А тех, кого знала раньше, включая Никиту, начала понемногу забывать. Зато сделала несколько важных открытий. Оказывается, всю прежнюю жизнь она прожила вслепую, можно сказать, почти во сне. Занятия музыкой, кавалеры, книги, долгие беседы с умными воспитанными людьми, прекрасные путешествия и многое другое ничего не значили или, вернее, обозначали некую реальность, которая была чистой иллюзией. В той, прежней реальности, наполненной множеством душевных тонких трепетаний, не было ничего по-настоящему прочного и важного. Только здесь, на зоне, вспоминая о прошлых годах, Анита ощутила жизнь в полной мере, такой, какая она есть на самом деле, и за одно это была благодарна Зубатому и — еще больше — Станиславу Ильичу, пославшему ей это прозрение. Жить можно, лишь умирая каждую секунду и ощущая постоянное убывание как величайшее благо. Вот и весь секрет бытия.

Смешны ей были теперь детские забавы, мечты и планы. Комфорт, развлечения, грезы о собственном доме, наполненном детскими голосами, — все пустое, зряшное, невсамделишное. Ползи спокойно от дерева к дереву, нюхай пушистый снег и думай о том, как растворится в желудке вечерняя таблетка и отступит не боль, нет, а то, что страшнее всякой боли, ее знобящее предчувствие.

Зубатый наступил ей на спину ногой, остановил движение. Залюбовался надвигающимся закатом, просунувшим из-за дальнего леса косматую, с огненными нитями башку.

Сладко дымилось на морозце. И мягкая податливая плоть, просевшая под ступней, доставляла ощущение неубывающего праздника.