— Дурак! — фыркнула я, — А дальше то что? 

— Старуха та за рукав, в глаза сама так пялится, что кровь в жилах застыла. Вот это глазищи у неё такие были, на каждом по бельму, слепая она оказалась, а пялилась прямо в глаза. Лицо такое злобное словно я ей чего плохого сделал, губы так поджала. Я говорю, пусти бабуля, в часть мне надо вернуться, руку дёргаю, а она не отпускает, ещё крепче вцепилась, и та цыганка которой помог донести шикнула на меня. Мол молчи дурак. Ну думаю, влип, по самое не балуйся. Доигрался хрен на скрипке, сильно музыку любил. И тут эта чудовищная старуха из злобной бабки со страшной рожей улыбнулась. Беззубая, словно ребёнок. Чего-то лопочет шепелявым ртом беззубым на своём цыганском вперемежку с русским. Выкрикивает как дурная. Белая! Синяя! Шесть! Три! На пальцах мне показывает тоже три. Радуется, смеётся. Я смотрю на эту цыганку, которой помог, спрашиваю мол чего ей надо, я ж ни слова не пойму. А она и отвечает, что жена у меня блондинка будет, а дети синеглазые. Бабка отпустила наконец-то. Сумасшедшая. Я к выходу кинулся, мне же по времени в часть, еле вернуться, кстати, успел и даже не вшивым. Вот тогда ерундой показалось, бредом полоумной слепой старухи, а смотри-ка, правда. Вот жена блондинка, вон сын синеглазый сопит, — с довольной улыбкой муж закончил свою историю. 

— Так, а шесть то чего? — спросила я, после недолгого молчания, переварив всю историю. 

— Глаз шесть, синих, — хохотнул муж, — Камней в моём кольце тоже шесть. Ну так захотелось, я ведь если признаться, неосознанно на блондинок только и поглядывал. Пока ты на меня своими синими глазищами не зыркнула, когда мимо проезжал. Прям наповал. Сразу понял, что это тебя мне старуха нагадала.

— Толя, у меня голубые глаза, — призналась с ехидной улыбкой. 

— Синие, — хмуро настоял муж. 

— Голубые, — не могла спорить с синими глазами Игоря, у него они действительно были яркие темно синие, не то что мои светлые голубые глаза. 

— Светло синие, — продолжил настаивать муж, — А в сильный дождь или когда плакать надумаешь, вообще зелёные становится. Не спорь со мной ретивая, лучше иди мне кофе приготовь, потребовал Толя, поднимаясь с кровати. 

Не стала с мужем спорить, даже с радостной улыбкой пошла на кухню выполнять его требование. Сама ведь и не подозревала, что у меня от влаги глаза зеленеют, а он заметил. 

За домашними хлопотами, приготовлением завтрака, накрыванием стола, я всё прокручивала в голове вопросы мужа и не могла теперь понять одного. Неужели бы он позволил избавиться от ребёнка, если бы я сказала, что не хочу сейчас рожать? 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Там в спальне на эмоциях я про это не подумала, а сейчас мне срочно нужно было уточнить, и я с нетерпением ждала Толю за столом. 

— М-м-м, — довольно протянул муж, заходя на кухню и ведя носом. 

И это притом что, для него на столе был только кофе и его любимые цветастые пирожные. 

— Толя, а я спросить хотела! — начала я и сразу получилось довольно истерично, с претензией. 

Я даже выдохнула от неожиданности, а муж и не заметил даже. 

— Спрашивай, милая, — разрешил, с довольной улыбкой садясь за стол. 

— Угу, — буркнула я и тоже села напротив мужа, — Ты вот спрашивал меня, хочу ли я рожать, а что было бы, если бы я сказала, что не хочу? — сейчас задав ему этот вопрос вовсе было возмутительно оттого, что он его мне задал. 

Я ведь ему с радостью пришла сказать, а не с трагедией так словно не хочу этого ребёнка. Как он мог вообще подумать, что я не хочу?! От злости и негодования у меня даже голова разболелась. 

— Сложно было бы. Тебе и мне. Пришлось бы искать компромиссы, — хмурясь, ответил Толя, не торопясь притрагиваться к кофейной чашке. 

— Какие ещё компромиссы?! 

— Вот даже сейчас и не знаю, няньку бы Игорю нашли, но ты на что вообще намекаешь, дурёха? — муж посмотрел на меня так недобро, словно я только что снова Хвошнянскую задавила. 

— Ни на что я не намекаю! Просто как ты вообще мог подумать, что я не хочу?! — возмутилась, от обиды за то, что опять всё так получилось не так, как хотелось. 

— А чего тут думать? Ты так и говорила, даже мне в претензию предъявляла, будто я тебя заставляю. Не хотела же? Не хотела, — Исаев сам спросил и сам же ответил.

— Да мало ли что я тогда говорила! Я с такой радостью к тебе пришла, а ты! — высказав всё, что думала, я вскочила с места и кинулась к окну.

Спряталась за шторой, а слёзы просто потоком покатились по щекам. За окнами только-только светлело и уже было так пасмурно, что стало ещё грустней. 

— Вот у тебя и так характер не очень, а теперь совсем не очень, — говорил Исаев, посмеиваясь и прижимая меня к себе. 

— Нормальный у меня характер, — всхлипнув, ответила я. 

— Ну, хватит рыдать! — потребовал муж, развернув меня к себе, — Рад я! Рад! И вот опять глаза позеленели, смотри, — подвёл меня к зеркальной дверце шкафчика, но мне было всё равно. 

— Правда рад? — спросила, повернувшись к мужу. 

— А я тебе врал хоть когда-то? — уточнил Толя, сжимая меня в объятиях. 

— Нет, — ответила я, шмыгнув носом. 

Истерика как началась внезапно, так и закончилась. 

Продолжили завтрак совершенно не так, как начали. Толя сам предложил выбрать имя для будущего ребёнка и те варианты, что мы рассматривали, когда я была беременна Игорем, сейчас даже не всплывали. Другой ребёнок и имена другие. Решено было что если родится дочка, то назовём её Ариной, а сына Даниилом.  

Хоть и весело было выбирать имена, и мы их единодушно выбрали, провожала я мужа на работу с непонятным чувством волнения. Вот было такое неспокойствие на душе, когда и причин видимых нет для переживаний, а всё равно чувствуешь что-то. 

— До вечера, милая, — муж поцеловал так крепко, что дыхание сорвалось и вышел за дверь. 

Анна Захаровна встала, и я позавтракала за компанию ещё и с ней, потом Игорь проснулся. Я не сидела без дела, но даже за заботами о сыне не могла унять этой непонятной тревоги. Дошло даже до раздражения, когда всё не так и всё не то. 

Чтобы хоть как-то развеяться, я позвонила Ирине.