Повинуясь импульсу, он подхватил эльфийку на руки, и понес ее в лес. К его удивлению, Лириэль не возражала. Напротив, она шепотом указывала ему путь, подстегивая шаг обещаниями, которые показались бы совершенно невероятными, не будь он свидетелем прочих совершенных ею чудес. А в те мгновения, когда она не говорила, ее губы и зубы находили чувствительные места на его шее, горле и ушах, о которых он прежде и не догадывался. Иногда нежно, иногда нет, она доводила его почти до безумия. Федор не знал, сколько они прошли — несколько шагов показались бы ему бесконечно длинной лигой — но наконец Лириэль извернувшись выскользнула.

Это произошло у подножья древнего дуба. На время Федор забыл о том, какие различия отделяют их друг от друга, или о собственных неясных эмоциях по поводу их последней, не очень дружелюбной беседы. Единственно важным для него было, что в этот раз в золотых глазах Лириэль он не видел страха. Их единение не походило ни на что когда либо испытанное или воображенное им — яростное и восторженное, по-своему столь же всепоглощающее, как и безумие берсерка. Но это он выбрал сам, всем своим сердцем.

Спустя долгое, долгое время Федор гладил завитки волос Лириэль, наблюдая за ней, спящей. Самому ему спать не хотелось. Никогда еще он не чувствовал себя таким живым. Впервые он позволил себе признаться, что любит маленькую эльфийку, и посмел даже надеяться, что она может ответить на его любовь.

И еще, было в этом месте нечто, пробуждавшее к жизни магическое зрение Федора. Он ничего не знал о волшебстве и заклинаниях, не делал вида, что понимает магию, которой с грозной властностью распоряжались Колдуньи Рашемена, но он мог чувствовать природную магию, обитавшую в некоторых озерах и источниках. Однако нигде раньше, даже в башне Колдуний над зачарованным озером Ашайн, он не ощущал такую силу. Подняв глаза к ветвям дуба над головой, он неожиданно понял, почему Лириэль выбрала именно это место. “Вороненок”, произнес он мягко. Глаза спящей дроу мгновенно открылись, внимательно разглядывая его. “Это Дитя Иггсдрасиля, верно?”

Она села, и ослепительно улыбнулась ему. “Значит, ты можешь чувствовать его. Хороший знак”.

Федор взял ее за руки. “Я должен спросить: что произошло, чтобы так переменить твое решение?”

Дроу не нуждалась в объяснениях смысла его вопроса. “Я попробовала вырезать руну, и не смогла. До той поры я думала о себе как хранительнице и своей цели и твоей. Урок оказался нелегким”, добавила она лукаво.

Федор кивнул, вспоминая, как тяжело оказалось для дроу распространить собственную мечту, чтобы включить и его тоже. “А теперь?”

“Я поняла, что мы должны быть едины, чтобы каждый добился желаемого. Руна не только моя. Есть вещи, которые мне понадобятся от тебя”, призналась она.

“В чем бы ты не нуждалась, все будет твоим”, пообещал он мягко. “Теперь, когда ты знаешь это, ты готова оживить руну?”

Лириэль не пропустила озабоченной нотки в голосе Федора. Что-то произошло, и достижение их цели стало еще более неотложным. “Рассказывай”, приказала она.

Так он и поступил, не умолчав ни о чем. Дроу внимательно выслушала, с все возрастающим беспокойством, как он описывает новый поворот своего проклятия. Она сражалась с Ведигаром в облике гигантского ястреба; ей даже думать не хотелось, какие разрушения может оставить за собой Федор сменив облик.

“Я закончу руну”, объявила она с большей уверенностью, чем чувствовала. Взглянула на небо; закатные цвета уже окрасили запад. “Но мне понадобится время на подготовку. Если книги описывают верно, я войду в транс, и вырежу руну на дереве, не осознавая этого. Ты постоишь на страже?”

“Сколько потребуется”, ответил он.

Дроу кивнула, и начала концентрироваться, готовясь к заклинанию. Она отыскала могущество древнего дуба, символического воплощения всей жизни, и погрузилась в него. Все глубже и глубже уходила она, и дни и ночи ее рунных странствий представали перед ней, живые и полные детали, каждое событие, боль и радость, придавая форму ее руне. Но как ни пыталась, она не могла представить всю ее полностью.

Через некоторое время — может недолгое, может нет — дроу оставила свои попытки. Она больше не старалась представить руну, сосредоточившись вместо этого на силах, которые желала сохранить в себе, и необходимости исправить искаженную магию, не позволявшую Федору быть воином, каким он должен был стать. Она повторяла свои цели про себя, и напев ее стал сильнее, когда нечто темное, необоримое, прокралось в ее безмолвный голос. Магия Рашемена, магия дроу. Опасные вещи, и та и другая, они сливались непонятным для Лириэль образом, уводя ее в транс куда глубже простой медитации, обычного заклинания. Не управляя больше собственными движениями, Лириэль наблюдала словно свысока — словно отовсюду одновременно — как ее материальное тело достало Ветроход с его цепочки, и приложило крохотный резец к дереву. Ее руки двигались быстро и уверенно, но она не знала, какой рисунок оставляет за собой. Все что она видела точно, это постепенно угасавший по мере ее работы голубой свет, исходивший из ножен амулета — пойманная магия Подземья. Ее осознанные мысли тоже медленно растворялись; к этому она была готова, поскольку для нее сама она и врожденная магия темных эльфов были едины, неразделимые части целого. Последняя искорка голубого сияния блеснула и умерла. Пустой амулет выпал из ослабевших рук Лириэль, и дроу последовала за ним в темноту.

Когда Лириэль пришла в себя, высоко в небе висел серп луны, омывая лес серебристым светом. Она потянулась, сморщилась и прижала пальцы к пульсирующим вискам. Внутри ее головы бушевала дикая какофония, болезненный след заклинания. Прошло несколько мгновений, прежде чем девушка поняла, что часть звуков — возможно, большая часть — доносится снаружи.

Дроу отвела ладони от лица, и увидела кошмарную сцену. Попав в хватку ужасающей боевой ярости, Федор сражался с врагами, видимыми только ему. Но схватка оставляла явные следы: одежду и кожу то и дело хлестали ветви и колючки, когда он продирался сквозь заросли, размахивая мечом и рубя все вокруг.

Сколько это уже продолжалось Лириэль не знала, но ее острые глаза поймали пену окрашенной в розовое слюны, собравшейся в уголке его слабой, застывшей улыбки. Она поняла, что не справилась, и Федор умрет, если она не найдет способа остановить его.

Инстинктивно она выбросила вперед ладонь. К ее удивлению и облегчению, магия дроу хлынула сквозь кончики ее пальцев, превратившись в толстые пряди паучьего шелка, устремившиеся наперерез рашеми. Липкие нити разлетелись, образовав гигантскую паутину, натянувшуюся от Дитя Иггсдрасиля до другого дуба, примерно в двадцати футах.

Обезумевший воин прорвал паутину не замедлив шага.

Теперь, зная, что магия Подземья все еще с ней, Лириэль прибегла к более серьезному инструменту. Подняла миниатюрный арбалет, и выстрелила Федору в бедро. Он не обратил на это внимания, парируя несуществующий удар меча. Еще выстрел, и еще, пока ее колчан не опустел. Молодой воин ощетинился дротиками, напоминая высокого, сердитого ежа.

Но Федор не упал. Он продолжал сражаться с тенями — или скорее, поняла Лириэль с неожиданной ослепительной уверенностью, он продолжал биться со всеми призраками, мучившими его в снах. И эти иллюзорные враги убьют его, так же определенно, как и он убивал их.