Хорошо зная местоположение коттеджа, Дойсповел Артура дорогой, откуда это местоположение казалось особенно живописным.Дом был прелестный (некоторая причудливость архитектуры его не портила); онстоял близ дороги, на речном берегу, и казалось, трудно было подобрать для семействаМиглз более подходящее обиталище. Вокруг дома тянулся сад, должно быть так жепрекрасно расцветавший в майскую пору, как сейчас, в майскую пору своей жизни,цвела Бэби; и густо разросшиеся деревья склонялись над домом, оберегая его, какмистер и миссис Миглз оберегали свою любимую дочку. Тут прежде стоял другой,кирпичный дом; часть его снесли совсем, а другую перестроили заново, так что внынешнем коттедже были и добротные старые стены, словно бы символизировавшиесобой мистера и миссис Миглз, и прехорошенькая, легкая новенькая пристройка,словно бы символизировавшая Бэби. К дому еще лепилась оранжерея, выстроеннаяпозднее; в тени ее стекла казались тусклыми и темными, но когда ударяло в нихсолнце, они то вспыхивали, как пламя пожара, то мирно поблескивали, какпрозрачные капли воды. Эту оранжерею можно было бы счесть символом Тэттикорэм.Из окон открывался вид на реку, по которой скользила лодка перевозчика; имирный этот вид, казалось, назидательно говорил обитателям дома: «Вот вы молодыили стары, запальчивы или кротки, негодуете или смиряетесь, а тихие струипотока всегда неизменны в своем беге. Какие бы бури ни бушевали в сердцах, водаза кормою журчит всегда одну и ту же песню. Год за годом проходит, и всестолько же миль в час пробегают речные воды, все на столько же ярдов сноситтечением лодку при переправе, все так же здесь белеют кувшинки, а там шелестяткамыши, и река свершает свой вечный путь, не ведая перемен и смятений; тогдакак ваш путь по реке времени прихотлив и полон неожиданностей».

Не успел прозвонить колокольчик у калитки, какмистер Миглз уже вышел встречать гостей. Не успел выйти мистер Миглз, как вышламиссис Миглз. Не успела выйти миссис Миглз, как вышла Бэби. Не успела выйтиБэби, как вышла Тэттикорэм. Никогда еще не оказывали нигде гостям болеерадушного приема.

— Вот так мы и живем, мистер Кленнэм, — сказалмистер Миглз. — Сидим себе, как видите, в своей домашней скорлупе и непомышляем о том, чтобы высунуть из нее нос — то бишь отправиться в путешествие.Не похоже на Марсель, а? Тут уж никаких аллон-маршон не услышишь.

— Да, красота этих мест совсем иная, — сказалКленнэм, осматриваясь кругом.

— А ведь до чего хорошо было в карантине,честное слово! — воскликнул мистер Миглз, весело потирая руки. — Я бы совсем непрочь опять там очутиться. Уж очень приятная у нас подобралась компания.

Таково было неизменное свойство мистераМиглза: путешествуя, он на все ворчал, а приехав домой, хотел опять очутитьсятам, где путешествовал.

— Жаль, что теперь не лето, — сказал мистерМиглз. — и вы не можете полюбоваться нашим садом во всем его великолепии. Летомвы бы тут сами себя не услышали из-за птичьего гомона. Как люди практические,мы не позволяем распугивать птиц; и птицы — они ведь тоже народ практический —слетаются сюда тучами. Мы от души рады, Кленнэм (с вашего позволения я опущу«мистера»); поверьте, от души рады.

— С тех пор как мы с вами прогуливались потеррасе над Средиземным морем, я не слыхал таких сердечных речей, — сказалКленнэм, но, вспомнив свой ночной разговор с Крошкой Доррит, поспешил честнодобавить: — кроме одного раза.

— А какой вид открывался с этой террасы! —воскликнул мистер Миглз. — Я не сторонник военного духа в государстве, но,пожалуй, немножко аллон-маршон — так, самая малость — придало бы жизни здешнимместам. А то уж очень у нас тут непробудная тишь.

Сопроводив эту характеристику своегоидиллического приюта сомнительным покачиванием головы, мистер Миглз повелгостей в дом.

Дом был просторен, но не слишком велик,выглядел внутри так же привлекательно, как и снаружи, и все в нем было оченьхорошо и удобно устроено. Кое-что в обстановке — завешенные картины, чехлы намебели, свернутые драпировки — напоминало об отсутствии у хозяев склонности кдомоседству; но как нетрудно было угадать, одна из причуд мистера Миглзасостояла в том, что, пока семейство путешествовало, комнаты должны были всегдасодержаться в таком виде, как будто хозяева возвращаются послезавтра. Дом былбитком набит всякой всячиной, вывезенной мистером Миглзом из путешествий, и этопридавало ему сходство с жильем какого-то добродушного корсара. Были тутдревности из Центральной Италии, изготовленные на предприятиях лучшихсовременных фирм, доведших до совершенства эту отрасль промышленности; кусочкимумий из Египта (а может быть, из Бирмингема); модели венецианских гондол;модели швейцарских деревушек; обломки мозаичных плит из Геркуланума иПомпеи,[40] похожие на окаменелый мясной фарш; пепел из усыпальниц и лава изВезувия; испанские веера, мавританские туфли, тосканские головные шпильки,каррарские статуэтки, трастеверинские шарфы, генуэзский бархат и филигрань,неаполитанские кораллы, римские камеи, женевские ювелирные изделия, арабскиефонари, четки, освященные самим папой, и еще целые груды всевозможного хлама.На стенах красовались виды множества мест, схожие и несхожие с натурой; а однонебольшое зальце увешано было изображениями каких-то древних святых с жилами,напоминавшими пряди каната, морщинами в виде татуировки и прической, как уНептуна, причем все это было покрыто столь густым слоем лака, что каждыйправедник с успехом заменял клейкую бумагу для ловли мух, в просторечииименуемую липучкой. По поводу своих приобретений мистер Миглз говорил то, чтообычно говорится в подобных случаях: он не знаток, он судит только по своемувкусу, эти картины достались ему за бесценок, но многим они нравятся. Во всякомслучае, одно лицо, понимающее толк в этих вещах, говорило ему, что «Мудрец зачтением» (завернутый в одеяло старичок с горжеткой из лебяжьего пуха вместобороды, которому густая сеть трещинок придавала сходство с перепекшимсяпирогом) — отличнейший Гверчино.[41] А что касается вон той картины направо,так тут дело ясное для каждого: если уж это не поздний Себастиан дельПьомбо,[42] так спрашивается, кто же? Тициан? Может быть, конечно, и Тициан, аможет быть, Тициан только коснулся этого шедевра своей кистью. «А может быть, ине касался», — заметил Дойс; но мистер Миглз предпочел пропустить это замечаниемимо ушей.