Африка прощалась с ним, дарила на прощанье видения.

Приближаясь к берегу, почувствовал удар по ноге. Возникла мысль об акуле. Что есть силы замолотил по воде, устремляясь к суше. Студенистая большая медуза переливалась у поверхности, повторяя форму волны. Это она коснулась его своим туловищем. Вышел на берег, брел, обсыхая, туда, где ждал его Соломао.

Пуск нефтепровода «Бейра – Зимбабве» был обставлен торжественно. У насосной станции, первой в череде десятков, установленных вдоль трехсоткилометровой трубы, собрался праздничный митинг. У бетонного сооружения, начиненного насосами, компрессорами, циферблатами приборов, электроникой диспетчерского пульта, была воздвигнута нарядная, украшенная цветами трибуна. Политическое руководство провинции Софала, партийные лидеры, командиры бригад, чиновники, инженеры – все были праздничны, произносили пышные речи о торжестве революции, о черных братьях Зимбабве, о победе «прифронтовых государств» над белыми расистами ЮАР. В близком порту вращались подъемные краны, у пирсов стояли сухогрузы и танкеры, вздувались огромные, наполненные топливом цистерны.

Соломао и Белосельцев прибыли, когда митинг приближался к концу. Говорил комбриг Пятой бригады, заверяя руководство провинции, что мятежники будут разгромлены и труба, гордость Мозамбика, надежно защищена постами и патрулями, сберегающими стратегический объект по всей протяженности. Оркестр, готовый к маршу, покачивал свои барабаны и трубы. Развевались полотнища партийных и национальных знамен. Девушки держали букеты, готовые вручить их вождям. Сквозь открытую дверь станции Белосельцев видел диспетчеров и наладчиков, черных и белых, своими одинаковыми рубашками и галстуками напоминавших экипаж самолета, следящий за приборной доской.

Как только они приблизились к толпе, Белосельцев сразу стал искать в ней Маквиллена, пугаясь встречи с ним, боясь, что невольным словом, неточным взглядом и жестом обнаружит информацию о предстоящем вечернем аресте. Боялся в себе неясного чувства, заставлявшего не желать этого ареста. Пугался тайных переживаний, побуждавших его послать Маквиллену знак о грозящей опасности. И был рад, не обнаружив его в толпе. Встал у дверей в насосную рядом с черным автоматчиком, слушая речи, глядя на циферблаты и стрелки.

Оратор завершил свою речь. Губернатор едва заметным взмахом послал сигнал стоящему в стороне инженеру. Тот кинулся в насосную, мимо Белосельцева, и что-то взволнованно сказал диспетчеру. Тот шагнул к пульту, надавил большую красную кнопку. И все ожило, дрогнуло, наполнилось мягким свистящим звуком, легчайшей вибрацией. Стрелки на циферблатах качнулись. Казалось, серебристые трубы, как хоботы, ниспадающие из бетонных стен, напряглись, раздулись, приняли в себя невидимое, распиравшее их вещество, погнали в глубь земли, проталкивая сквозь город, в саванну, в леса, в мягкие холмы, через болота и реки. Синяя стальная труба, напряженная, как дратва, стягивала воедино «прифронтовые» государства в единый фронт, в единую цивилизацию черных освобожденных республик, окружающих белый оплот врага своей смоляной, раскаленной, как вар, ненавистью, своей красной энергией.

Ударил в барабаны оркестр. Музыканты раздували свои пухлые губы, вдувая в медные мундштуки жаркие гулы и рокоты. Девушки дарили букеты. Губернатор взял бутылку шампанского, с хохотом шмякнул ее о трубу, и белая пена брызнула на пятнистые мундиры военных, на рубашки и пиджаки инженеров, и все обнимались, хохотали, поздравляли друг друга с пуском.

Соломао счастливо взглянул на Белосельцева, что-то хотел сказать, не удержался и обнял его. Заключил в свои крепкие объятия.

Гудели корабли в порту. Громыхали медные тарелки и барабаны. Девушки танцевали африканский танец, и белый инженер притоптывал и прихлопывал. Белосельцев смотрел на диспетчерский пункт, на работу экипажа и чувствовал, как что-то меняется. Опадают стрелки приборов, загораются тревожные красные индикаторы, из помещения насосной раздается завывание сирены.

– Что происходит? – Соломао остановил выбегавшего инженера.

– Не знаю!.. Падение давления по трассе!.. Аварийный режим!.. Прекращаем подачу топлива!..

Оркестр умолк на унылой ноте. Девушки перестали танцевать, разбежались. Букеты валялись на земле. Все сбились к растерянному губернатору. Комбриг, отвернувшись, что-то нервно выкрикивал в рацию.

Белосельцев искал Соломао, который исчез среди распадавшегося митинга, разлетавшихся автомобилей, бегущих военных. Наконец он возник, и его шоколадное лицо казалось бледным.

– Взрыв моста у реки Пунгуе… Поврежден нефтепровод… Они успели раньше, чем мы… Едем на место взрыва…

Гнали по трассе в ревущем размытом воздухе, оставляя на лобовом стекле цветные кляксы разбившихся насекомых. Лицо Соломао имело цвет кофейной чашки, в которую плеснули молоко.

– Это не экономическая катастрофа!.. Это политическая катастрофа!.. Это угроза союза с Зимбабве!.. Мы на сутки отложили проведение арестов!.. И эти сутки оказались для нас роковыми!..

В сером туманном пекле подкатили к реке Пунгуе. При подъезде запахло приторной бензиновой гарью. Остановились у поста, Соломао предъявлял документы военным. Река текла в глинистых берегах, и вся травяная пойма, кусты, прибрежные заросли были выжжены разлившимся топливом, вяло дымились и тлели. Над гарью с истошными криками носились ласточки-береговушки, чьи земляные гнезда в глинистой круче захлестнуло огнем. Железный мост и подвешенная к нему стальная труба были разрушены взрывом. Рваные кромки разорванной трубы были похожи на огромный железный цветок с зазубренными лепестками. Центральный пролет моста оторвался и рухнул в реку, лежал среди клокочущей грязной воды, в коричневой мыльной пене.

Машину обступили солдаты, нервные, зыркающие, держа пальцы на автоматных крючках. Офицер в испачканном глиной мундире докладывал Соломао. Белосельцев смотрел на измученных солдат, на свежевыкопанный и казавшийся уже ненужным окоп, на зенитный пулемет, нацеленный в пустое солнце, в жалобно свистящих ласточек. И казалось, в задымленном воздухе, в бурлящей реке, в разломах бетона и стали все еще присутствует конвульсия взрыва.

Офицер говорил поспешно и сбивчиво, руками, глазами, движениями ног желая воссоздать картину случившегося. Объяснить другим и понять самому.

– Белые, буры, лица намазали глиной… Сидели с ночи, вон в тех кустах, вели наблюдение… Лодка была… Сам ходил, на глине след лодки… На мосту спокойно, все по инструкции, сам проверял… Вдруг взрыв… Не здесь, а там, метров двести, пулеметная очередь… Мы думали, бой, побежали, хотели сражаться… Но это обман… Когда мы покинули пост, лодка выплыла из кустов, подошла к опоре… Сержант Оменго заметил лодку, когда она уплывала… Потом взрыв и пожар, все горело, нельзя подойти… Теперь тихо… Лодку нашли, пригнали…

Длинным пальцем он указал на берег, где, вытащенная на траву, лежала пирога, похожая на тонкий ломоть дыни.

– Вы нарушили приказ и покинули пост! – зло сказал Соломао. – Вам придется отвечать перед командиром бригады!.. Возможно, вас расстреляют!.. – Офицер, утомленный, растерянный, в перепачканной форме, стоял навытяжку, разведя в стороны носки сбитых бутс.