Они вошли в здание, сверкающее огнями и красками. Каждое кафе, каждый магазинчик были увешаны рождественскими украшениями, а в углу небольшой самодеятельный хор, на который мало кто обращал внимание, пел рождественские гимны и собирал пожертвования. Дэлглиш и Кейт прошли к умывальным комнатам, затем купили сандвичи и два больших пластмассовых стакана кофе, и вернулись к машине. Пока они ели, Дэлглиш позвонил Бентону, чтобы ввести его в курс дела, и через двадцать минут они были уже в пути.

Взглянув на лицо Кейт, напряженное от стоических попыток не выдать, как она утомлена, Дэлглиш сказал:

— День выдался долгий и до конца еще далеко. На заднем сиденье — плед, если сможете до него дотянуться. Я вас через некоторое время разбужу.

Сам он, когда вел машину, преодолевал усталость, сильно убавив отопление. Если она заснет, ей понадобится плед. Кейт откинула сиденье назад, укуталась пледом, натянув его до самого подбородка, и повернулась лицом к Дэлглишу. Уснула она почти мгновенно. Она спала так тихо, что он едва мог расслышать ее дыхание; лишь изредка она негромко удовлетворенно посапывала, словно спящий ребенок, и глубже зарывалась в плед. Взглянув на ее лицо, с которого все волнения были стерты благословением сна, когда жизнь на краткий миг уподобляется упокоению смерти, Дэлглиш подумал, какое хорошее у нее лицо: не такое уж красивое и, конечно, не тривиально миловидное, но хорошее, честное, открытое, такое, на которое приятно смотреть, лицо, которое останется таким надолго. Много лет, во время расследования, она заплетала свои светло-каштановые волосы в одну толстую косу. Теперь она постриглась, и они мягко лежали у нее на щеках. Он понимал, что ей от него нужно больше, чем он может ей дать, но знал, что она ценит то, что он дает ей: дружбу, доверие, уважение, привязанность. Однако она заслуживала гораздо большего. Примерно полгода назад он думал, что она обрела желаемое. Сейчас он был не так твердо в этом уверен.

Дэлглиш знал, что скоро его Особая следственная группа будет расформирована или поглощена другим отделом. Он примет собственное решение о своем будущем. Кейт получит давно заслуженное повышение — звание и должность старшего детектива-инспектора. А дальше что? В последнее время он чувствовал, что Кейт устала путешествовать по жизни в одиночку.

У следующей станции обслуживания Дэлглиш остановился и выключил двигатель. Кейт не пошевелилась. Он подоткнул плед потуже вокруг ее сонного тела и сам устроился поудобнее для краткого отдыха. Через десять минут он уже снова влился в поток машин, стремившихся сквозь ночь на юго-запад.

Несмотря на переутомление и травматичность предыдущего дня, Кейт проснулась рано и полная сил. Накануне, когда они с Дэлглишем поздно ночью вернулись из Драфтона, обычный для группы обзор сделанного за день был весьма интенсивным, но кратким, всего лишь обменом информацией, а не обсуждением выводов, которые могли из нее последовать. Результат аутопсии тела Роды Грэдвин был получен во второй половине дня, уже перед вечером. Отчеты доктора Гленистер всегда бывали исчерпывающими, однако этот был несложным и не неожиданным. Мисс Грэдвин была женщиной здоровой, со всеми возможностями здорового человека, и вполне могла надеяться на успешное осуществление своих планов. Именно два ее фатальных решения — избавиться от шрама и лечь на операцию в Шеверелл-Манор — привели к шести жестким и неопровержимым словам заключения: «Смерть от асфиксии, вызванной удушением руками». Когда вместе с Дэлглишем и Бентоном Кейт читала отчет, ее охватила знакомая волна бессильного гнева и жалости из-за бессмысленно жестокой разрушительности убийства.

А сейчас, быстро одевшись, она обнаружила, что страшно проголодалась и что ей хочется поскорее съесть завтрак из яичницы с беконом и сосисок с помидорами, приготовленный для них с Бентоном миссис Шепард. Вечером Дэлглиш решил, что это Кейт, а не он или Бентон, поедет в Уэрем — встречать миссис Рейнер. Куратор позвонила вчера довольно поздно и сообщила, что выедет с вокзала Ватерлоо поездом в восемь ноль пять и надеется прибыть в Уэрем в десять тридцать.

Поезд пришел вовремя, и Кейт было нетрудно узнать миссис Рейнер среди немногих сошедших с поезда пассажиров. Здороваясь, она пристально посмотрела в глаза Кейт и пожала ей руку, коротко покачав ее вверх-вниз, будто это официальное телесное касание было окончательным закреплением предварительно заключенного договора. Она была ниже ростом, чем Кейт, полноватая, с квадратным, с очень чистой кожей лицом, выражение силы которому придавали волевые очертания рта и подбородка. Ее темно-каштановые волосы, с отдельными седыми прядями, были хорошо и, как понимала Кейт, недешево подстрижены. При ней не было обычного бюрократического символа — портфеля: вместо него у нее на плече висела большая холщовая сумка на длинных бретелях, с затягивающимся на шнурок горлом. Кейт подумалось, что все в ней говорит об авторитете власти, осуществляемой спокойно и уверенно. Она напомнила Кейт одну ее школьную учительницу, миссис Батлер, сумевшую преобразовать вселявший во всех ужас четвертый класс в группу существ, ведущих себя более или менее цивилизованно, всего лишь в результате убежденности, что в ее присутствии они никак иначе вести себя не могут.

Кейт, как принято, спросила миссис Рейнер, хорошо ли она доехала. Та ответила:

— Я получила место у окна, а рядом не было ни детей, ни громкоголосых маньяков с мобильными телефонами. Сандвич с беконом из вагона-буфета был свежий, и мне понравился пейзаж за окном. Для меня это и значит — хорошо доехать.

В машине они не говорили о Шерли — теперь Шарон, — хотя миссис Рейнер расспрашивала о Маноре и о людях, там работавших, скорее всего затем, чтобы представить себе картину происходящего. Кейт догадывалась, что все важное та оставляет до встречи с Дэлглишем: не было смысла повторяться, да и могли бы возникнуть недоразумения, если бы пришлось о чем-то говорить дважды.

В Старом полицейском коттедже миссис Рейнер, радушно встреченная Дэлглишем, отказалась от предложенного ей кофе, но попросила чаю, который тут же приготовила для нее Кейт. Пришел Бентон, и все четверо уселись вокруг низкого столика у камина. Дэлглиш, перед которым на столике лежала папка Роды Грэдвин, коротко объяснил, как группа узнала о настоящем имени Шарон Бейтман. Затем он передал папку миссис Рейнер, которая молча, без каких бы то ни было комментариев, вгляделась в фотографию размозженного лица Люси. Несколько минут она разглядывала содержимое папки, потом закрыла ее и протянула обратно Дэлглишу, сказав:

— Интересно было бы выяснить, как Рода Грэдвин сумела получить некоторые из этих материалов. Однако, поскольку она умерла, мне представляется, что мало смысла начинать расследование по этому поводу. В любом случае не мне следует этим заниматься. Разумеется, с нашей стороны не было такого, чтобы какие-то сведения о Шарон публиковались и, пока она не стала совершеннолетней, существовал судебный запрет на эти публикации.

— А она не уведомила вас о смене работы и адреса? — спросил Дэлглиш.

— Нет. Ей, конечно, следовало это сделать, а мне следовало связаться с домом для престарелых еще до сегодняшнего дня. В последний раз я виделась с ней — по обоюдной договоренности — десять месяцев назад, когда она еще там работала. Шарон, по-видимому, уже тогда решила переехать. Она скорее всего постарается оправдать свое молчание тем, что не хотела мне сообщать о смене работы и не видела в этом необходимости. Мое же оправдание, менее неоспоримое, будет обычным: слишком тяжелая рабочая нагрузка и реорганизация, связанная с разделением сфер ответственности в министерстве внутренних дел. Как принято теперь говорить, Шарон проскользнула сквозь сеть.