Сначала следовало добыть оставшиеся письма и «Уотсонов», и я хотела продолжать наблюдение за болезнью Джейн, пусть даже это занятие все сильнее вгоняло меня в отчаяние, а тревога, от которой я старательно отмахивалась, так до конца меня и не покидала. Ей оставалось жить еще десять месяцев, но состояние ее ухудшалось с каждым днем. Ничто не говорило о том, что она завершила «Доводы рассудка», как и о том, что она вообще над ними работала. В те дни, когда Джейн спускалась и садилась за свой столик, писала она преимущественно письма — судя по стопкам их, которые я замечала на столике у выхода, откуда слугам полагалось их забирать и рассылать адресатам: Энн Шарп — в Йоркшир, Фанни Найт — в Кент, брату Чарльзу — в море, Генри — в Оксфорд. Мне было ненавистно думать о том, что мы, возможно, настолько исказили поле вероятностей, что приблизили момент ее смерти, но такая мысль посещала меня все чаще.

В тот день я довольно долго ждала, пока Джейн уснет. Уверившись, что она вроде как спит, я встала и обошла кровать Кассандры, достала из-под нее шкатулку и вытянула связку писем из корсета; проделывала все это я спиной к Джейн. Поправив корсет и разгладив свою многослойную юбку, я обернулась на шорох — с письмами в руке — и обнаружила, что Джейн не только проснулась, но и наблюдает за мной, сидя в кровати.

— Что вы делаете? — спросила она. Это был один из тяжелых дней; она пожаловалась на боль и приняла немного лауданума. Судя по всему, недостаточно.

Онемев от ужаса, я резко села, сунула письма в шкатулку и задвинула ту обратно. А затем встала и попыталась принять невинный вид.

— Что вы делали с теми письмами?

Первое правило лжеца: уклоняйся от ответа.

— Вам что-то приснилось?

Джейн надолго замолчала, и я уже решила, что это сработало. Но затем она произнесла:

— Я знаю, что видела. Прошу, не держите меня за слабоумную.

Это меня задело: да кому хватит наглости так подумать? Я потупилась. Затем подняла на нее взгляд, но поняла, что дар речи меня оставил.

— Кто вы на самом деле? — строго спросила она, с подозрением сощурив глаза. — Есть в вас нечто непостижимое, мисс Рейвенсвуд. Если это действительно ваше имя. Вы знаете то, о чем знать не должны, и проявляете необычайный интерес к моей семье. Вы шпионка или кто-то наподобие ее? Может быть, вы француженка?

Я безмолвно смотрела на нее.

— Вы сейчас же расскажете мне, что делали с теми письмами.

— Джейн, я…

— Не обращайтесь ко мне по имени. Друзья себя так не ведут. Объяснитесь честно и ясно — или вы покинете этот дом, и вас никогда больше здесь не примут. Я расскажу Генри… — Она осеклась, вероятно, осознав, насколько глубоко я успела проникнуть в ее жизнь. — Кто вы? — снова спросила она — на сей раз с ноткой беспомощности в голосе, отчего у меня к глазам подступили слезы.

Я подошла к ней и рухнула на колени. Меня окатило стыдом — не только из-за писем, но из-за всего вообще. Что я здесь делаю? До чего чокнутой надо быть, чтобы отправиться в прошлое? Я заслуживаю любого наказания, каким бы оно ни было, подумала я.

— Простите меня, — сказала я, протянув к ней руки, и уткнулась лицом в подзор кровати. — Простите меня. О, молю вас, простите меня. Правда, мисс Остен, до того чудна и невероятна, что, боюсь, я не в силах ее сообщить.

— Значит, вам придется собрать всю свою волю в кулак.

Я всхлипнула, достала носовой платок и утерла глаза. А затем велела себе успокоиться.

— Вы подумаете, что я лгу или сошла с ума.

— Позвольте мне самой составить мнение.

Я отважилась посмотреть на нее. Ее лицо больше не было стылым от злости, оно показалось мне суровым, исполненным подозрений — но также и любопытства. Она думает, что моему поступку существует объяснение, и хочет услышать его, а еще, несмотря на порочащие обстоятельства, не потеряла веру в меня — все это наполнило меня безрассудной отвагой, подобной той, какую чувствуют люди, которые идут в бой, зная, что враг превосходит их и численностью, и вооружением, и готовы погибнуть в этой схватке.

— Я родом издалека, — неторопливо начала я. — Из другого мира. И, так уж вышло, мне известно будущее. Все последующие века вас будут считать одной из величайших писательниц в мире.

Джейн сидела, обхватив колени, и внимательно смотрела на меня.

— Не только среди писательниц, или среди английских писателей, или среди писателей девятнадцатого века, или еще кого-то. Вы обретете бессмертие. Вот почему мы здесь. Ради… ради изучения вас.

После моей тирады надолго повисла тишина — стоило ли говорить, что я только что нарушила основополагающее правило нашей миссии. Джейн не сводила с меня широко распахнутых глаз, но понять, что она думает, было невозможно.

Решив, что терять мне больше нечего, я продолжила:

— Но у славы есть свои недостатки. В будущем люди захотят узнать о вас всё. Всё! Они будут спорить, отчего испортились ваши отношения с матерью — не потому ли, что в возрасте всего нескольких месяцев от роду вас отдали кормилице. Будут гадать, каким недугом страдал ваш старший брат Джордж — тот, которого отдали в приют и о котором никто никогда не говорит. — Она резко втянула воздух, но я не умолкла: — Будут задаваться вопросом, что заставило вас внезапно отклонить предложение руки и сердца, которое в 1802 году сделал вам Харрис Бигг-Уизер. Был ли у мистера Дарси прообраз и любили ли вы его? Действительно ли ваша тетушка Ли-Перро украла моток кружева из лавки в Бате? Почему вы решили не издавать роман об Уотсонах?

В комнате снова установилось безмолвие. У Джейн слегка отвисла челюсть.

— Мисс Рейвенсвуд… — начала было она, но осеклась.

— Вы правы, это не настоящее мое имя.

— С кем, в таком случае, я имею честь беседовать?

Удивительно, что после всех моих неподобающих признаний именно этот вопрос вызвал у меня смятение. Я помедлила с ответом — и тут раздался бодрый стук в дверь.

— Мисс Остен? Моя сестра здесь? У меня сюрприз для вас обеих.

Лиам. Я встала — сердце билось в груди как бешеное. Мы посмотрели друг на друга, и она помотала головой.

— На сегодня с меня достаточно сюрпризов. Оставьте меня. Скажите, чтобы никто сюда не заходил.

— Простите, — сказала я. — Вы сможете когда-нибудь простить?..

— Умоляю вас. Уходите.

Я пулей вылетела из комнаты и чуть не врезалась в Лиама и Генри. Я защелкнула за собой дверь и прижалась к ней спиной, призвав на помощь весь свой актерский талант.

— Я безмерно рада видеть вас, мистер… Генри. — Я подала ему