А позади группы захвата с пистолетом наголо – полицейский лейтенант Маккензи, тот самый, кому отчим позвонил сегодня из Москвы. Валерий Петрович убедил его присмотреть за Трэвисом, Таней – и за домом, где убили Мирослава Красса.

Любитель живописи не стал сопротивляться. Отбросил от себя оружие и покорно встал на колени.

Таня

Всю жизнь Таня хотела богатства и славы. Можно сказать – вожделела. Или даже – алкала.

И лишь когда она добилась и того, и другого, поняла: совсем не эти вещи – главные. Куда важнее то, что ни за какие деньги не купишь. И никакой известностью не приобретешь.

Что именно?

Здоровье и благополучие близких, например. Любовь. Сердечная привязанность.

Истины, откровенно говоря, прописные. Но оценить и уразуметь эту пропись каждому в своей жизни приходится самому. Дойти своим путем.

…История с убийствами и ограблениями на Антигуа вызвала огромный интерес общественности. Уже на следующий день на остров нагрянули десятки представителей мировых СМИ, от Си-эн-эн и «Бостон глоуб», до «Сан» и «Ю.Эс. ньюс энд уорлд рипорт». Раньше, когда была помоложе, Татьяна купалась бы под сотнями блицев, позировала под прицелами телекамер. Однако сейчас внимание массмедиа ее только злило.

Ведь если кому-то рассказать о своих злоключениях откровенно, неизбежно последует вопрос о маме. Значит, всплывет история с Мирославом – как он использовал Юлию Николаевну, как подставил. Разумеется, если кто-то из разгребателей грязи сам вырулит на эту тему, Таня ему собирать материал никак помешать не сможет. Но первой начинать шокирующие признания о любви русской пенсионерки – нет, благодарю покорно. К тому же ей было ужасно жаль Чарли. Тихий куряка совсем не заслужил той участи, которую она, Татьяна, ему уготовила. Ведь если б не она, был бы растаман целехоньким. И теперь, если нарушить обет молчания, получится дико отвратно: она зарабатывает деньги и славу на его крови.

И поэтому тоже на все призывы и посулы (в том числе денежные) журналистов Садовникова отвечала одно: «Ноу комментс».

И когда улетала с Антигуа на Гваделупу, попросила о помощи лейтенанта Маккензи. Тот на полицейской машине подвез Татьяну прямо к трапу: она таилась на заднем сиденье.

В самолетике Садовникова, конечно, не удержалась, проглядела заголовки раздававшихся бесплатно газет.

Понятно, что «Антигуа Сан» отвела истории, где фигурировали «мисс и миссис Садовникофф», целый спецвыпуск. Однако даже респектабельные «Нью-Йорк таймс» и «Файнэншенел таймс» поместили на первых полосах «свистки», посвященные трагедии на Карибах, а самой истории посвятили целые развороты. На удивление, вранья и даже преувеличений в серьезных изданиях не было, а Татьяна называлась «сотрудницей московского отделения рекламной компании «Джасперс и бразерс» – в одном печатном органе, и «известной искательницей приключений» – в другом.

Однако поразил Татьяну другой факт – молодцы заморские газетчики, стараются из темы выжать все до капельки! В статьях подробно рассказывалась история похищения пяти картин из бостонской галереи. Приводились даже составленные много лет назад фотороботы: один в один молодой Майк и молодая женщина – совсем не похожая на нынешнюю Глэдис.

В статье, посвященной былому ограблению, говорилось, что администрация галереи в свое время объявила награду за найденные холсты. Да не простую, а пять миллионов долларов! И утверждалось в заметке со ссылкой на нынешнего директора, что галерея не отказывается от своих обещаний. Одно лишь омрачало огромную радость руководителя галереи: оказалось, что найдено лишь три холста из пяти похищенных. Судьба еще двух шедевров остается неизвестной. И потому, говорил галерейный вожак (у-у, заокеанские крохоборы!), что «мисс Татиане Садовникофф» будет выплачено не пять миллионов сполна, а только три.

«Что ж, – блаженно откинулась на кожаном сиденье бизнес-класса Татьяна, – лишние три «лимона» зелеными в хозяйстве не помешают». Однако на самом деле ее куда больше грело сознание, что совсем скоро, уже на Гваделупе, она увидит маму. А немного погодя, в Москве, и своего замечательного отчима.

* * *

Юлия Николаевна

Короткая стрижка Юлии Николаевне все-таки шла. Особенно сейчас, когда она избавилась от неестественно черного цвета волос и снова стала светлой шатенкой.

– Оттенок тебе подобрали отлично, – похвалила мамину прическу Татьяна. – Надо дома в такой же колер краситься.

– Ну уж нет. – Юлию Николаевну даже передернуло. – Мне б только дождаться, пока волосы отрастут. Моего цвета. А краситься я больше никогда в жизни не стану!

– Будешь седая ходить? – ухмыльнулась дочь.

– Имею право. Я пенсионерка, – отрезала маман.

Таня улыбнулась. Недавний свой образ – копию Глэдис Хэйл — Юлия Николаевна уничтожала отчаянно. Несерьезные шортики, бриджи, капри больше не носила, даже здесь, на Гваделупе, умудрилась отыскать себе очень советский, бесформенный, балахонистый сарафан. Прибавьте к нему тусклые шлепанцы на танкетке и полное отсутствие косметики. Да еще глаза потухли, сутулиться начала…

И хотя о покойниках плохо думать нельзя, у Тани в очередной раз пронеслась мысль: «Сволочь ты, Мирослав».

Яркие краски, тропические фрукты, изумрудное море – маму теперь ничто не радовало. Рвалась – совершенно искренне! – домой, в дождливую, неприветливую Москву, где зима закончилась с концом февраля лишь формально, а на деле снег и лежал, и выпадал новыми порциями.

– Да поедем, поедем мы скоро домой! Ухвати хоть на прощание лета кусочек! – уговаривала дочь.

Но мама сама на себя словно епитимью наложила. Никаких больше пляжей, коктейлей, ночных прогулок под звездами. Даже ужинать идти отказалась, попросила ей еду в номер принести.

Что ж. Переспорить Юлию Николаевну всегда было практически невозможно – потому Таня исполнила мамину волю. Отправилась в ресторан одна. Забилась на террасе в дальний уголок, лениво откинулась на спинку плетеного кресла. Пожалуй, родительницу можно понять. Она сама – хотя насколько моложе! – после всех недавних приключений чувствовала себя усталой, потухшей. Видеть людей не хотелось.

Таня решительно пресекла поток комплиментов, кои пытался обрушить на нее красавец-официант. На игривые взоры неподалеку сидящего благообразного старикана ответила ледяной улыбкой. А когда к ней приблизился еще один пожилой (иных среди отдыхающих не наблюдалось) джентльмен, готова уже была банально нагрубить. Однако опомнилась, взяла себя в руки. Отельчик-то маленький. Будут их считать моральными уродками: мамаша – отшельница. Дочка – хамка.

Все ж поздоровалась сдержанно, но вежливо.

Джентльмен услышал ее безупречный английский, просиял:

– Слава всевышнему, мы с вами можем общаться!

Плюхнулся в соседнее кресло.