В этих нарядных, «без-приглашения-не-входить», магазинах она должна бывать каждое утро, приобретая и приобретая, беззаботно и без всяких мыслей о дороговизне; в этих ресторанах она должна завтракать в полдень, в компании других модно одетых дам, излучая аромат орхидей — или же с миниатюрным померанцем в своих ухоженных руках.

Летом — ну, что ж, она будет уезжать в свой безупречный домик в Такседо, стоящий на недосягаемой высоте, откуда она и будет спускаться, чтобы посещать мир приемов и балов, скачек и поло. В перерывах между таймами игроки будут собираться вокруг нее, все в белых шлемах и костюмах, у всех — обожание во взорах, и когда она в вихре удовольствий будет мчаться к какому-нибудь новому наслаждению, за ней будут следить множество бессильно-ревнивых женских глаз.

Каждые два года они будут, разумеется, ездить за границу. Она начала строить планы типичного года: несколько месяцев провести здесь, несколько — там, до тех пор, пока она — и Скотт Кимберли, скорее всего, — не станут слишком хорошо знать все эти места, перемещаясь вместе с малейшими колебаниями барометра моды из деревни в город, от пальм к соснам.

У нее было две недели, не более, чтобы занять место в обществе. В экстазе решительности она высоко подняла голову и посмотрела на самый большой белый небоскреб.

«Это будет восхитительно!» — подумала она.

Практически впервые в жизни слова, выражавшие блеснувшую в ее глазах веру в чудо, не прозвучали преувеличением.

VIII

Около пяти она торопливо вернулась в отель и лихорадочно осведомилась у стойки, не звонил ли ей кто-нибудь по телефону. К ее глубокому разочарованию, для нее ничего не было… А через минуту в номере зазвонил телефон.

— Это Скотт Кимберли!

В ее сердце громко прозвучал призыв к битве.

— О, привет!

Ее тон подразумевал, что она уже почти забыла, кто это такой. Она говорила не холодно, но преувеличенно вежливо.

Ответив на неизбежный вопрос о том, как она доехала, она внезапно покраснела. Ведь прямо сейчас, из олицетворения всех богачей и вожделенных удовольствий, перед ней, пусть и по телефону, материализовался мужской голос, и ее уверенность в своих силах удвоилась. Голоса мужчин всегда оставались голосами мужчин. Ими можно было управлять; из них можно было извлекать поющие слоги, которые потом, по здравом рассуждении, не получали никакого логического объяснения у тех, кто эти слоги произносил. Голоса мужчин могли по ее желанию наполняться печалью, нежностью или отчаянием. Она почувствовала надежду. Мягкая глина была готова и ждала лишь прикосновения ее рук.

— Давай поужинаем сегодня вечером? — предложил Скотт.

«Ну-у-у, — только не сегодня», — подумала она; сегодня пусть он лучше о ней помечтает.

— Сегодня я, кажется, не смогу, — ответила она. — Я приглашена на ужин и в театр. Очень жаль.

Но в ее голосе не было сожаления; голос звучал всего лишь вежливо. Затем, как будто ей в голову только что пришла удачная мысль, как она может выкроить из своего плотного графика свиданий немного времени и для него:

— Послушай… А не мог бы ты зайти ко мне на чай прямо сейчас?

Да, он сейчас же приедет! Он играет в сквош и приедет сразу же, как только закончит игру. Янси положила трубку и с молчаливой готовностью к бою повернулась к зеркалу — от напряжения она даже не смогла улыбнуться.

Она критично рассмотрела свои блестящие глаза и матовые волосы. Затем достала сиреневое платье из чемодана и начала одеваться.

Прежде, чем она соизволила спуститься, она заставила его прождать в холле отеля целых семь минут; затем подошла к нему с дружеской, ленивой улыбкой.

— Здравствуй! — промурлыкала она. — Очень рада тебя видеть. Как дела? — И затем, с долгим вздохом: — Я ужасно устала! Ни минуты не провела спокойно с тех пор, как сегодня утром приехала: ходила по магазинам, а затем пришлось почти разорваться между обедом и дневным спектаклем. Купила все, что увидела! Даже не знаю, как я теперь за все это расплачусь?

Она живо припомнила их первую встречу, как она тогда сказала ему, вовсе не рассчитывая на веру, что она не пользуется популярностью. Сейчас она уже не могла позволить себе такую рискованную ремарку; недопустим был даже намек. Он должен думать, что в одиночестве она не проводит ни минуты.

Они сели за столик, им принесли сэндвичи с оливками и чай. Он был такой красивый, и просто чудесно одет! Из-под невинных, пепельно-белых волос на нее с интересом глядели его серые глаза. Ей стало интересно, как он проводит дни, понравилось ли ему ее платье, о чем он думает в данный момент?

— Надолго ты приехала? — спросил он.

— На пару недель. Я собираюсь в Принстон, на февральский бал, а затем на несколько дней в гости, в Вестчестере. Тебя не очень шокирует, что я уже сняла траур по отцу? Знаешь, он бы не возражал. Он всегда шел в ногу со временем.

Это замечание она придумала еще в поезде. Ни в какие гости она не собиралась. На бал в Принстон ее никто не приглашал. Тем не менее, все это было необходимо для создания иллюзии. У нее ведь не было ничего, кроме иллюзий!

— А еще, — продолжила она, улыбнувшись, — два моих давних поклонника сейчас в городе, так что думаю, что скучать не придется!

Она увидела, как Скотт моргнул, и поняла, что последняя фраза попала в точку.

— А что ты будешь делать этой зимой? — спросил он. — Собираешься обратно, на Запад?

— Нет. Видишь ли, моя тетя возвращается из Индии на этой неделе. Она собирается поселиться в своем доме во Флориде, и я хочу пожить у нее до середины марта. Затем мы поедем в Хот-Спрингс, а потом, скорее всего, в Европу.

Это была самая настоящая выдумка. Ее первое письмо к тете, в котором она без прикрас описала детали смерти Тома Боумана, наконец-то настигло своего адресата. Тетя ответила запиской с приличествовавшими случаю соболезнованиями и приписала, что вернется в Америку где-то года через два, если только не решит остаться жить в Италии.

— Но ты ведь позволишь мне увидеть тебя еще хоть раз, пока ты здесь, да? — взмолился Скотт, выслушав всю эту впечатляющую программу. — Если ты не сможешь поужинать со мной сегодня, то как насчет вечера в среду — послезавтра?

— В среду? Сейчас подумаю, — Янси нахмурилась, имитируя глубокую задумчивость. — Кажется, у меня свидание в среду, но я точно не могу сказать. Не мог бы ты позвонить мне завтра, и я тебе скажу наверняка, ладно? Мне бы очень хотелось с тобой поужинать, но