– Следующего раза не будет, – сказала ведьма. – А порядок мы сейчас наведем.

– Мы!.. – хмыкнул домовой. Но взял тряпку и стал вытирать лужи на полу.

Ведьма принесла с улицы веник и принялась сметать мусор в кучу.

Про то, что случается в полнолуние, они никогда больше не говорили.

Волчонок поправлялся на удивление быстро.

Всего два дня прошло с того момента, как ведьма подобрала его на пороге, а глубокие раны уже зажили, затянулись розовой блестящей кожицей. Разорванное ухо подсохло и больше не кровоточило.

– День-два, и отправишься домой, – сказала ведьма, в очередной раз осматривая своего подопечного. – Хватит меня задерживать. За зайцами, конечно, ты еще долго бегать не сможешь, но ничего – будешь питаться мышами. Проживешь…

Она смазала новую нежную кожицу травяной мазью – волчонок повизгивал, дергался, но терпел.

– Ишь, волчье племя! – покачала головой ведьма. – Вот, что значит молодость: другой бы при смерти лежал, а ты еще и недоволен. Тихо, тихо! – Волк хотел слизать с ран жгучую мазь, но ведьма придержала ему голову. – Обожди немного, впитается.

– Все возишься? – из кухни вышел Хозяин, остановился в стороне, подольше от зверя. Волчонок повернулся на голос, оскалился, зарычал. Домового он не боялся. – Когда ты его отсюда спровадишь? Надоел он мне!

– Скоро… Тихо ты! – ведьма ладонью хлестнула волка по носу, и зверь спрятал клыки, прижал уши, но все равно ворчал тихонько, косясь на домового.

– Сожрет он меня! – горестно вздохнул Хозяин.

– Тебя еще поймать надо, – усмехнулась ведьма. – Ты известный мастер убегать и прятаться.

– Что есть, то есть, – гордо признал домовой. – Со мной никакой зверь не сравнится. А уж про человека и речи быть не может. Глазом моргнуть не успеешь, а меня и нет!

– Нежить, одно слово! – сказала ведьма, и Хозяин оскорбился, фыркнул:

– Ты думай, чего говоришь! Это вурдалаки, призраки, суккубы – нежить. А мы – Хозяины.

– Хозяины! – поддела его ведьма, пренебрежительно отмахнулась свободной рукой, будто отгоняла муху. – Вы кто? Духи?.. Духи! Значит – нежить.

– Какой я тебе дух?! – возмутился Домовой. – Это баньши – дух. А я – Хозяин… Ишь, чего надумала – дух! – он снова фыркнул, потряс головой. Повторил на разные лады: – Дух… Дух?.. Дух!.. Отвешу сейчас подзатыльник, тогда почуешь сама, какой я дух.

Ведьма замеялась.

– Ладно! Убедил… А что, действительно есть они?

– Кто?

– Баньши, вурдалаки, призраки, суккубы.

– Баньши есть, – домовой посерьезнел, понизил голос, словно боялся, что его подслушают. – Сейчас, правда, они редко встречаются, а вот раньше – почти в каждом доме жили.

– И здесь?

– Здесь нет, – домовой поморщился. – Никогда не было.

– Почему?

– Они с нами, с Хозяинами, не уживаются.

– Что так?

– Не знаю… Так уж заведено. Или Хозяин в доме, или баньши.

– Чудно. – Ведьма отпустила волка, поднялась. Волчонок тотчас начал вылизывать свои раны, хищно поглядывая в сторону привалившегося к бревенчатой стене домового.

– Говорю, сожрет он меня, – Хозяин опасливо отступил на несколько шагов, спрятался за стол. – Проглотит целиком и даже не подавится.

– А вурдалаки? – спросила ведьма.

– Чего? – не понял домовой.

– Вурдалаки бывают?

– Не видел, – коротко бросил Хозяин и жалобно попросил: – Убери ты отсюда эту зверюгу. Хотя бы во двор.

– Потерпи еще пару деньков… А слышал что-нибудь?

– Чего слышал? – рассеяно переспросил домовой.

– Про вурдалаков.

Домовой помолчал немного, потом обронил язвительно:

– Слышал.

– Чего?

– А ничего… Страшные твари. И будто бы в них ведьмы превращаются, которые волков выхаживают. Трех волков лечишь и – пожалуйста! – готовый вурдалак. У тебя это первый?

Ведьма хихикнула. Подтвердила кивком:

– Первый.

– Вот… Еще двоих выходить осталось. Только, сделай одолжение, не в моем доме.

– Ладно, – ведьма рассмеялась, промакнула рукавом заслезившиеся глаза. Спросила:

– Есть будешь, Хозяин?

Домовой фыркнул, пожал плечами:

– А что еще мне остается делать? За скотиной у нас ты ухаживаешь, – он кивнул в сторону волка, и вновь ведьма не смогла сдержать смех.

Прошло еще три дня. Долгих, пустых.

Ведьма скучала. Делами по дому она уже не занималась, так как твердо решила уходить. Только пекла из лопуховой муки горькие лепешки и сушила грибы в дорогу. Поговорить было не с кем – домовой, опасаясь поправившегося волка, появлялся теперь редко. А если и возникал вдруг, то долго не засиживался – перекусит быстро, бросит пару слов и опять нет его. Только хихикнет порой где-то за печкой, или скрипнет досками на чердаке, или рявкнет в печную трубу…

Как-то сразу закончилось лето – в считанные дни. Ночи теперь стали долгими. По утрам солнце не торопилось показаться из-за горизонта, а когда все же выползало на небо, то спешило поскорей пробежать свой обязательный маршрут и спрятаться за щетиной далекого леса. Даже днем было сумрачно – совсем низко, почти цепляясь за острые вершины елей, волочились друг за дружкой полотнища серых облаков. Но дождя пока не было.

В лесу стало пусто и гулко. Осины роняли покрасневшие листья, березы принялись дружно желтеть, поседели лиственницы-великанши. Лес сделался прозрачным, болезненным.

И зверей что-то не было видно. Попрятались в хатках бобры. Куда-то запропастилось ежиное семейство. Разжиревший барсук усиленно готовился к зиме, совсем позабыв про ведьму. Линяющая белочка все реже заглядывала в избу, не прыгала по окнам, не стучала в стекло.

Ведьма остро ощущала собственную ненужность. Ей почему-то казалось, что все на нее обижены. И Хозяин, и звери, и лес… Разумом она понимала, что это глупо – так думать. Но разум редко создает настроение…

Ведьма готовилась уходить.

– Утром я уйду, – объявила она, собирая в узел неказистый походный харч. Домового рядом не было, но она знала, что он слышит каждое ее слово. – Теперь уже точно. Слишком много времени я здесь потеряла.

– А я думал, что тебе здесь понравилось, – домовой появился из-за печи, и волк тотчас вскочил, зарычал глухо. Шерсть на загривке вздыбилась.

– Тихо! – прикрикнула ведьма на зверя, замахнулась для острастки. И волк послушно лег на свое место. – Понравилось, – подвердила она, повернувшись к домовому.

– Я надеялся, что ты останешься.