Но я не спешу от него прятаться. Я сижу на старом бревне, лежащем посреди пустынного пляжа. Мне нравится наблюдать за набегающими на берег темно-зелеными волнами; они закручиваются, перед тем как превратиться в облако соленых брызг, часть которых оседает у меня на очках.

Несмотря на промозглый холод, мне тепло. Я больше не боюсь остаться один, и мне нравится проводить время наедине с собой.

Сверху доносятся крики чаек; несколько черно-белых птиц бродит по пляжу в поисках чего-нибудь съестного. Внезапно одна из чаек отбивается от стаи; видно, что она едва держится в воздухе, хоть и машет крыльями изо всех сил. И вот она падает вниз и неловко скачет по песку, оберегая покалеченную лапу. Через несколько секунд чайка обнаруживает кусок пищи — и стая возвращается в мгновение ока. Другие птицы нападают на свою увечную товарку в попытках отобрать добычу. Но хромая чайка не сдается и яростно отгоняет нападающих ударами клюва. Наконец битва подходит к концу: стая улетает в поисках более легкой добычи.

Оставшаяся на песке чайка пронзительно кричит ей вслед, словно еще раз утверждая свою победу, а потом поворачивается ко мне и снова кричит, но на этот раз в ее голосе явно слышится предостережение. Я наблюдаю за чайкой и думаю о том, что произошедшее только что на пляже очень напоминает мою жизнь в семьях опекунов. Тогда мне больше всего на свете хотелось, чтобы меня приняли. А еще я мечтал найти ответы на вопросы своего прошлого. Но чем взрослее я становился, тем яснее понимал, что должен идти своим путем. Я также смирился с тем, что вряд ли найду ответы на все волнующие меня вопросы. Но они нашлись сами — после того, как я вступил в военно-воздушные силы США и исполнил свою главную мечту о полетах. Этот поступок определил всю мою дальнейшую жизнь. Круг замкнулся. И я наконец-то нашел в себе силы встретиться с мамой и напрямую спросить ее: «Почему?»

Мамин секрет заставил меня еще больше ценить собственную жизнь.

Пронзительные крики чаек врываются в мои мысли. У меня руки дрожат, но уже не от холода. Я вытираю мокрые от слез щеки. Я плачу не о себе, но о маме. Плачу так сильно, что меня всего трясет. И не могу остановиться. Плачу о матери и об отце, которого потерял из-за страшного семейного секрета. Обычно я все это держу в себе и поэтому часто начинаю сомневаться, действительно ли я что-то значу для других людей и заслуживаю ли их внимания и одобрения.

А теперь плачу, потому что хочу отпустить.

Закрываю глаза и начинаю молиться. Я прошу у Бога мудрости, чтобы стать лучше, сильнее. Потом поднимаюсь и смотрю на раскинувшийся передо мной океан. Мне стало гораздо легче, я словно очистился от всего, что мешало жить. Пришло время двигаться вперед.

Поездка на машине с опущенными стеклами под джазовую мелодию Пата Метени помогла мне окончательно прийти в себя. Я останавливаю машину перед виллой Рио в Монте-Рио; это место уже давно стало моим вторым домом. Владельцы, Рик и Дон, суетятся, готовясь к приходу гостей. Безмятежная красота виллы Рио покорила меня с первого взгляда и до сих пор заставляет сердце биться чаще. Уже много лет я и мой сын Стивен для Рика и Дона являемся частью семьи, и для меня это очень много значит.

Мы со Стивеном устраиваем шутливую потасовку, и, когда мне наконец удается повалить его на пол, сын обнимает меня за шею и спрашивает: «У тебя все в порядке?» Он еще совсем ребенок, но понимает гораздо больше, чем другие дети в его возрасте. Иногда меня поражает то, с какой точностью он угадывает мои чувства. Стивен не только мой сын, но и самый близкий друг.

Остаток дня мы возимся с конструктором и играем в «Монополию». Я уже давно понял, что многолетняя служба в армии и навыки военной стратегии не помогут, если против тебя выступает беспощадный семилетний мальчуган, завладевший двумя секторами и установивший там отели. (Я до сих пор должен Стивену часть ренты!)

Проиграв еще несколько раз, я веду Стивена на берег Рашн-Ривер. Густой запах горящего дерева смешивается со сладким ароматом секвой. Зеленая гладь реки становится прозрачной, и только едва слышный плеск волн говорит о том, что Рашн-Ривер по-прежнему здесь. Солнце медленно опускается за холм, золотя последними отблесками старую ель на противоположном берегу. На берег начинает наползать пелена тумана. Не говоря ни слова, мы со Стивеном беремся за руки. Я чувствую, как к горлу подкатывает комок.

— Я тебя люблю, пап. С днем рождения, — говорит Стивен, прижимаясь к моей ноге.

Много лет назад я и представить не мог, что в моей жизни случится нечто подобное. Тогда у меня почти ничего не было. Сегодня я своими руками построил утопию; у меня есть то, о чем можно только мечтать, — жизнь и любовь сына. Стивен стал моей настоящей семьей.

Приемный ребенок

Если бы я остался с моей биологической матерью, то был бы убит — на этот счет у меня нет никаких сомнений. Опекуны стали для меня не просто спасением, но открыли настоящий новый мир. Временами, конечно, приходилось нелегко: я не мог прижиться в очередной семье и, покидая один дом, не знал, что ждет меня впереди.

Сейчас, оглядываясь назад, я чувствую огромную благодарность «системе», которую многие члены общества отвергают и считают несостоятельной. Мне не трудно написать о слабой стороне социальных служб в целом и социальной опеки в частности. Но я никогда не ставил перед собой такой цели. Для меня гораздо важнее было показать читателю мир, практически недоступный большинству из нас, причем я хотел, чтобы вы взглянули на него глазами травмированного ребенка, заранее запрограммированного на поражение, ребенка, лишенного семьи и отданного чужим людям.

Я никогда не забуду мисс Голд, которая в первую очередь беспокоилась о моей безопасности. В прошлом я очень часто не мог по достоинству оценить ее заботу, и, к сожалению, не только я. Мало кто может представить, через что проходят люди, работающие в службе защиты детей.

Очень многие искренне убеждены в том, что сотрудники соцзащиты вламываются в чужие дома и отрывают детей от любящих родителей или же что они никогда не занимаются случаями, когда ребенку действительно нужна помощь. Но проблема не в том, что служба защиты детей плохо работает. На самом деле все обстоит куда хуже. В 1973 году мой случай был одним из нескольких тысяч подобных в штате Калифорния. Спустя двадцать лет в том же самом штате количество детей, подвергшихся издевательствам в родной семье, достигло 616 000.

Социальных работников слишком мало, чтобы они успевали помочь каждому ребенку, попавшему в беду. В первую очередь занимаются детьми, подвергшимися наибольшей опасности. Как только сообщение об этом поступает в службу соцзащиты, начинается расследование, во время которого вся информация оказывается строго засекреченной. То есть те, кто нашел в себе смелость доложить об издевательствах, находятся в полном неведении и часто начинают сомневаться, а заинтересовалась ли соцзащита этим случаем. Суть в том, что главная цель подобных служб — обеспечить безопасность и конфиденциальность несовершеннолетнего. И ангелы соцзащиты работают на пределе моральных и физических сил, чтобы спасти ребенка.