Молодой Андреас считал, что Вивьен изменила его жизнь, и ощущение это было взаимным. «Андреас был реалистом. А я, пожалуй, нет. Да и сейчас я отнюдь не реалист, – говорит Вивьен. – Он очень практичный. Я вижу все в черно-белых красках. Вот, например, только сегодня я сказала Тайзер, нашей помощнице, что хочу связаться с теми, кто стоит у власти в Китае. Я обожаю китайскую живопись. По моему мнению, это высочайшее достижение человечества. Древняя китайская цивилизация оставалась практически неизменной тысячи лет до 1911 года, когда у них случилась революция, и сейчас они живут, копируя американскую финансовую модель. Думаю, Китай сможет перенять истинные человеческие ценности, если повернуть экономику в верном направлении. Его к этому нужно только подтолкнуть. Говорят, экономика Китая уже начала меняться. В прошлом китайцы жили согласно этим ценностям, нужно только к ним вернуться. Так вот Андреасу не свойственно мыслить подобным образом. Но если я попрошу его помочь мне практически, например связаться с Китаем, он это сделает. А знаешь, что он ответил на мои рассуждения? Он сказал: «У меня сегодня был самый чудесный день в жизни». Он увидел работу модельера Чарльза Ворта в Музее Виктории и Альберта. Она оказала на него огромное впечатление. У него талант и острый глаз. Вот за что я называю его реалистом. Реальность для него – то, с чем ему под силу справиться».

«Впервые попав в Лондон, я не захотел останавливаться в доме Вивьен, – говорит Андреас. – Это не по мне. Несколько месяцев я жил в Кэмдене, в студии, мне там очень нравилось. Я будто снова попал на чердак родительского дома, где лежала старая одежда матери. Я спал, как на кровати, на вещах Вивьен из искусственного меха, на горах ткани. Мне приходилось вставать рано утром, все убирать и мыться в раковине в студии, прежде чем кто-нибудь придет на работу. Если мне везло, то кто-нибудь приглашал меня к себе и я мог принять душ. Но зато вечером, когда Вивьен и все остальные расходились по домам, я оставался со всей этой одеждой и коробками, полными старых нарядов и нарядов, над которыми только шла работа, изучал их и рассматривал. Прямо как в детстве на чердаке или как во время визитов мамы к ее портнихе. Когда ты рассматриваешь и исследуешь вещь, ты учишься.

А потом в какой-то момент Вивьен, наверное, стало меня жаль, потому что я спал на полу. Я уже говорил, у меня все началось сразу: любовь с первого взгляда. Но, возможно, для нее все было не так просто. Получается, наши отношения пришли к естественному продолжению, ведь мы очень много времени проводили вместе. Тем не менее мы ни в чем не признавались и официально не встречались еще долгое время. Наши отношения оставались тайными».

Воспоминания Вивьен несколько иные: «Он приехал в Лондон работать. Со мной тогда сотрудничала очень приятная женщина-австрийка Минни, она делала украшения и аксессуары и еще преподавала в Колледже искусств Святого Мартина. Она первая заметила. «Вивьен и Андреас влюбились друг в друга, – говорила она так, будто мы школьники. – Влюби-и-лись». Я впервые об этом услышала, и меня эта мысль застала врасплох, потому что мне очень нравился Андреас, чертовски нравился, но я никогда и не мечтала о каких-то романтических отношениях с ним, он мне просто очень сильно нравился, и я восхищалась его талантом. Мы нравились друг другу и при любой возможности искали общества друг друга. Когда мы находились в одной комнате, я видела, как он следит за мной взглядом, да и я наблюдала за ним. Но не все было так просто. Во-первых, из-за моего возраста. Во Франции за такое дают медали, а в Англии арестовывают. Так что я даже не думала об этом. «Нет, – сказала я себе, – ни за что: со студентом!» Но потом решилась. Должна сказать, инициатива исходила от меня. В конечном итоге. Так вот все получилось. Как бы то ни было, несколько раз сложилась такая ситуация, совершенно случайно, как оно и бывает, и стало понятно, что, похоже, у нас зарождаются сексуальные отношения. Но я думала, что нужно взять себя в руки и не поддаваться. Ни за что. У нас в Дербишире про такое говорят: похитила из колыбели!»

Чувства, которые Вивьен надеялась подавить, и зарождавшиеся любовные отношения, которые она надеялась скрыть, не могли остаться незаметными для окружающих. «Они были очень близки друг другу с самого начала, – вспоминает Бригитт, приехавшая из Германии примерно в то же время. – Андреас начал оставаться у Вивьен довольно скоро – спустя несколько недель или месяцев, может раньше». В первые месяцы отношений Вивьен и Андреас часами все обсуждали. «Они говорили об искусстве. О моде. О культуре. И в итоге они впитали идеи друг друга – так нам казалось. А потом они начали вместе приезжать на работу на велосипедах и, не скрываясь, уезжали вместе домой. Они не держали ничего в тайне».

«Я приехал в Лондон по приглашению Вивьен и остался, – просто говорит Андреас. – А через пару месяцев я съездил в Вену, чтобы собрать вещи, и переехал к ней. Я больше ни с кем не был связан, так что я мог взять и приехать. Я любил Вивьен и любил работать с ней. Я просто окунулся во все это с головой, она подарила мне свободу и ответственность, и я не раздумывая согласился. Я был очень молод, мне тогда, наверное, было года 23. Но вдруг все встало на свои места. Нам пришлось непросто: некоторым здесь наши отношения казались странными. Но мне на самом деле было безразлично. А еще помню, я с самого начала обратил внимание на то, что Вивьен невероятно оптимистичный человек. Я не переставал влюбляться в нее. Например, в квартире, где мы жили, стояла сильная влажность: конденсат стекал прямо по оконным стеклам между рамами. На улице шел дождь – унылая погода, – а она смотрела из окна и говорила: «Чудесно, какой чудесный день». И теперь я думаю так же».

«Сейчас я думаю, что Андреас появился точно в нужный момент. Прежде всего с точки зрения дизайна. Андреас открыл для меня настоящий потенциал высокой моды, и в частности Ива Сен-Лорана. Например, он упорно уговаривал меня сделать из корсета одежду массового производства. Его любовь к Диору также изменила мое творчество. К примеру, коллекция «Да здравствует кокотка» и жакет «Metropolitan» из нее – дань уважения Диору и его жакету, выставленному в Метрополитен-музее. Эту модель придумал Андреас. У него и у Ирис я научилась давать ткани говорить самой за себя и работать исходя из ткани. Возможно, я сама нашла бы свой путь, но со мной и моими отношениями всегда было так: и с Малкольмом, и с Гэри, и с Андреасом. Мое преимущество – в умении оценить то, что они предлагают, и использовать это. Андреас же был настолько талантлив, что нуждался в чем-то вроде якоря. И якорем стала я. Это взаимная зависимость. Андреас говорит, вкус – то, что никогда не удовлетворить. Он работает на износ. Сразу же энергично принимается за дело. Он замечает качества вещей и текстуры, которые я могла пропустить. Помню, мы работали над коллекцией «Grand Hotel» («Гранд-отель»), когда Наоми была в лиловом, который так ей шел, Кристи Тарлингтон – в желтом, а Татьяна – в палевой юбке, и эти пышные наряды заполняли всю комнату. Их сделал Андреас на основе моих корсетов, собрал всю ткань и зафиксировал. Это очень трудно практически, но ему удается решать подобные задачи. Помню, как он подкидывал в воздух все эти ткани – а он крупный мужчина – и говорил: «Вещи должны получиться легкими как перышко и выглядеть так, будто их шили ангелы!»