В. Тексты обладают глубокими семантическими структурами, не исключено, что универсальными, которые могут оказаться эффективными на всех уровнях, даже если коммуникаторы этого не осознают. На сегодняшний день была проведена масса семиотических изысканий, но никто не рассматривал эту гипотезу в контексте восприятия телепередач.

Г. Пора признать, что культура масс не унифицирована, в отличие от Массовой культуры социологов-апокалиптиков. Текстуальные принципы могут меняться от группы к группе, от места к месту, от периода к периоду. Они способствуют изменению как текстов, бытующих в массовой культуре, так и текстов, бытующих в культуре, ей альтернативной.

Д. Это объяснило бы, почему многочисленные исследования, в ходе которых обнаруживалось непонимание сообщений, в действительности свидетельствовали о том, что Фаббри называет «дистанцированным участием». Адресат – не только пассивный потребитель: как ранее писал Беньямин, он не сосредоточен при восприятии сообщения и порой умышленно относится к нему как к грезе наяву, не задействуя свои познавательные способности; иногда его ответная реакция (особенно если кто-то задает ему вопросы по содержанию сообщения) – это уклончивость человека, не чувствующего себя вовлеченным; подобная уклончивость может быть политически легитимизированной, и тогда защитные механизмы способны довести до самоустранения – «сами играйте в свои грязные игры». В опросниках в таких случаях пишут просто «не понял» или «не понравилось». Но это мало о чем говорит.

Подобная защитная реакция может привести к легитимизации отрицания и маниакальной переинтерпретации сообщения, которую я окрестил семиологической герильей: сегодня контринформация все чаще заявляет о себе благодаря ей, и (к счастью) со временем она будет оказывать все большее влияние на восприятие телевидения.

6. Это обзор возможных исследований на тему восприятия, которые дали бы представление обо всем многообразии связанных с ним явлений. Не знаю, осуществимы они или нет, однако необходимость их постулирования не вызывает сомнений.

Они кажутся до того фантастичными, что могут возникнуть опасения, действительно ли эти мысли имеют отношение к процессу исследования восприятия телепередач (или контроля над ним). Они больше похожи на теорию в духе либеризма, утверждающую, что аудитория поступает с сообщением, как ей заблагорассудится. Довольно-таки опасная утопия, которая вырастает из наивного убеждения, что отправитель сообщений всегда злой, а тот, кто их искажает, – добрый. Помимо того, что с социальной точки зрения было бы желательно, чтобы некоторые сообщения все истолковывали в соответствии с определенным стандартом восприятия и единомыслия (он не отменяет критический подход, но исключает искажения смысла), также важно, чтобы исследование продолжалось не с целью повысить точность попадания передачи, а для осознания глубоких изменений в коллективном сознании итальянцев, вызванных развитием массмедиа.

Еще одна ремарка в противовес некоторым пассажам Фаббри (их, к счастью, опровергают или корректируют другие его идеи): нельзя вдаваться в популистскую демагогию, поэтому, признав, что системы содержания второстепенных культур по-своему организованны и убедительны, следует оставить все покровительственные попытки склонить их представителей к доминирующим лингвистическим и культурным нормам, поскольку это было бы принуждением.

Вернемся на секунду к примеру с сигналами светофора и человеком, различающим только белое, черное и цветное. Он прекрасно чувствовал бы себя в среде, где для выживания достаточно различать только белое, черное и цветное, и его система содержания была бы культурно органичной, самодостаточной и даже внушающей уважение. Вот только окажись он в городе, его сразу задавил бы грузовик.

Если, говорит Фаббри (и здесь я с ним согласен), интервьюируемый не знает имя министра торгового флота, это не свидетельствует о его политической безграмотности; ему даже необязательно знать, что на министерском уровне торговый флот существует отдельно от министерства юстиции. Он может обладать политической культурой и своей собственной четко структурированной системой содержания, которая различает носителей политической власти или государственных деятелей и носителей власти экономической и пролетариата; он безошибочно отделяет долю содержания «носителей экономической власти» и не путает своего бакалейщика с Джанни Аньелли[462] или начальником рабочих-сдельщиков, при этом полицейских, судей и всех министров он считает выражением одного рода содержания. В этом смысле даже самое выверенное высказывание, посредством которого коммуникатор намеревался охарактеризовать изощренную игру на уровне государственного аппарата, состоящую из чередования, противостояния и ротации, обладает для него одинаковой означающей способностью: речь идет о «других». Его структура содержания оказалась бы актуальной и даже эффективной в случае революционного восстания, когда избавляются сразу ото всех – префектов, судей и карабинеров. Зато от нее один вред, когда надо разобраться, к кому идти по поводу оформления пенсии. Если ты поденщик, то тебе точно не к министру торгового флота.

Вопрос лингвистической свободы – это одновременно и вопрос свободного знания о существовании иных, отличных от наших, структур содержания. Лингвистическая свобода – это не только свобода управления собственным кодом, но и свобода переводить один код в другой. Пока еще существовали колонии, их жителям приходилось мучиться из-за несоответствия знаний о мире: колонизаторы с легкостью отличали конголезцев от берберов, тогда как для конголезцев бельгийцы, немцы и англичане поголовно были «белыми людьми». И следовало сохранять это неведение относительно иного фрагментирования содержания, дабы и дальше удерживать в подчинении местное население. Чтобы устроить антиимпериалистическую революцию, надо учиться в Оксфорде. Только есть очевидный риск – можно там и остаться.

Более серьезное исследование воздействия телевидения не должно брать на себя политическую ответственность и приобщать кого-либо к доминирующей культуре. Ему предстоит выработать педагогический инструментарий для дальнейшего обучения свободе транскодификации.

Конечно, если понять, что именно понимают другие, можно принудить их понимать лишь то, что понимаем мы сами. Но, к счастью, жизнеспособность аудитории опровергает, как говорилось в начале, некоторые идеи из романа «1984».

СМИ – не единственный элемент социального пейзажа, и не все в жизни зависит от надстроек.

Если понять, что именно понимают другие, можно понять, с кем мы говорим, как бы они ни разговаривали.

Если понять, что именно понимают другие, можно помочь им понять, что понимают другие группы, чей язык им незнаком.

Можно помочь им понять язык тех, кто хочет, чтобы они были немы как рыбы, а также язык тех, кто, как и они, считаются немыми.

Получается, что исследователь – это уже не снисходительный профессор, который интерпретирует язык дикарей, дабы обучить их грамоте. Проблемы начинаются, когда дикарей исследуют дикари. Если оставить метафоры в стороне, то будущим исследователям восприятия радиотелевизионных сообщений придется иметь дело с обществом, превратившимся из объекта изучения в субъект, который вступает в дискуссию, являет миру свои собственные законы компетенции и интерпретации и одновременно с этим постигает чужие законы.