– Просто удивительно, – заметил он, ни к кому не обращаясь, – сколько нерастраченной нежности в этой женщине. Я попытался убедить ее, что она зря проводит тут свои лучшие годы. Ей бы гувернанткой работать, дети бы в ней души не чаяли.

Я оперлась о стену. Хорошая такая стена, прохладная. Главное, крепкая, так что я не упаду.

– Лучше скажите, чего вы добились, – потребовал черствый Заброцкий.

– Ну… – Щербаков торжествующе улыбнулся. – Мы подали запрос на поиск упомянутого Гильермо Мартина, а также пистолета «беретта» с нашим серийным номером. Скорее всего пустая затея, но начинать с этого надо. Правда, ответ будет не раньше чем вечером в четверг, а скорее утром в пятницу. Так что завтрашний день мы можем смело потратить на обивание порогов.

Заброцкий непонимающе поднял брови.

– Сначала ФБР, потом АНБ, – напомнил ему Сергей. – А послезавтра пошерстим, как вы, Андрей, выражаетесь, химиков.

– Тогда вы поедете в гостиницу? – с надеждой поинтересовалась я.

Мне очень хотелось сбросить этих русских со своей шеи и пойти домой отпиваться кофе и успокаивать нервы.

– Если вы будете столь добры… – затянул свое вежливый Анджей.

– Поедем непременно, – отрубил Щербаков.

Обратная дорога в гостиницу заняла у нас несколько больше времени, чем путь в управление – зачем-то перекрыли улицу, и Кейт, с почти истерическим ужасом отклонившей предложение просто оставить машину у обочины, пришлось с тихими богохульствами искать в округе охраняемую стоянку, а нам – тащиться от стоянки пешком.

По дороге я заметил странную надпись, выведенную масляной краской на голой бетонной стене какого-то пакгауза: «Ya! Shub-Niggurath lives!», и чуть пониже «Cthulhu for President!». Что-то смутно знакомое почудилось мне в этих диких звукосочетаниях, но я не мог понять, кому в голову пришло тащиться в столь странное место с ведерком и кистью.

Кейт же шарахнулась от стены, словно та готова была на нее обрушиться.

– Что, мисс Тернер, это подпись здешних бомбистов? – шутливо поинтересовался я.

– Хуже, – мрачно ответила наша американка.

– Куда уж хуже?

– Это подпись «студентов Аркхема», – ответила Кейт. Преодолевая видимое отвращение, она подошла к стене, принюхалась и облегченно вздохнула.

– Слава богу, это только краска. Вообще-то полагается добавлять в нее кровь козла.

– Какая-то сатанинская секта? – поинтересовался Заброцкий.

– Если бы, – Кейт покачала головой. – Любители литературы.

В голове у меня со щелчком замкнулось реле.

– Лавкрафт, – произнес я.

– Именно. В послевоенные годы, когда его начали принимать всерьез, он стал… э… культовым писателем. Во всех смыслах слова. И до сих пор отдельные вечные студенты пожилых лет собираются ночами и призывают Великих Древних. Думаю, он в гробу вертится от того, что сотворили из его рассказов.

Я смолчал. В России Лавкрафт пользовался известностью в основном в декадентских кругах.

Несколько шагов мы прошли в тишине, потом Заброцкий не выдержал:

– Простите, Кейт, а где эти ваши сектанты-читатели берут в городе козлов?

– Ну как же, – американка зловеще улыбнулась. – Хватают на улице какого-нибудь козла…

Секунду Андрей непонимающе смотрел на нее, потом поспешно извинился и отбежал за угол. Вернулся он через минуту, бледный и необычайно задумчивый.

– Полиция, как я понимаю, здесь бессильна, – заметил я небрежно.

– А за что их привлекать? За ущерб муниципальной собственности? За вивисекцию? – Кейт всерьез удивилась.

– За козлов, – ожесточенно ответил Заброцкий. – На улице.

– Господи! – Кейт рассмеялась. – Я же не всерьез. Хотя… пара случаев была, но этих мы привлекли. А насчет козлов – я просто пошутила.

Андрей одарил ее совсем не влюбленным взглядом.

Я искоса глянул на нашу провожатую. С каждым днем она все больше напоминала мне Вергилия. И каждый раз, как мне казалось, будто мы перекинули мостик через бездну непонимания, под ногами открывалась новая расселина. Похоже, Кейт действительно считала, что этих людей не за что казнить и незачем ссылать.

Кейт довела нас лишь до дверей отеля, поспешно распрощалась и удрала – полагаю, ей все же было страшновато оставлять авто без присмотра. А мы с Андреем поднялись в номер.

Едва мы вошли, мой коллега без сил рухнул на кровать. Для меня там места уже не оставалось, и я занял кресло.

– Который сейчас час в России? – лениво поинтересовался Андрей.

– Двенадцатый, – ответил я.

– Ночи?

– Утра, – поправил я и, к стыду своему, вдруг сладко зевнул.

– Совершенно суточные ритмы сбились, – пожаловался Андрей.

– Тогда предлагаю ложиться спать, – выдвинул я идею. – Если вы не забыли, завтра с утра за нами заедет Катерина Ивановна, и мы отправляемся обивать пороги Федерального бюро расследований.

Пока Андрей сладострастно плескался в ванной, я от скуки включил телевизор, подумав при этом, что надо бы где-то разжиться местной прессой. Экран немного подумал, прежде чем разгореться. Из-за стекла на меня глянули огромные зеленые глаза, утопающие в желтой шерсти, и садистски-ласковый женский голос попытался внушить мне, что «меховушка – лучший друг ребенка».

– Нет уж, – возмутился я вслух. – Не надо моим детям таких друзей!

Пощелкав кнопками, я убедился, что смотреть нечего, и передал эстафету у телевизора вышедшему из ванной Андрею – тот захотел проверить мой вывод сам.

Когда я вернулся в комнату, чистый и размякший, я обнаружил своего коллегу мирно храпящим. Телевизор работал: две разбитные девахи в клетчатых рубашках и мужских штанах тихонько распевали что-то из местной эстрады. Я подумал, не оставить ли их щебетать – мне лучше засыпается под музыку, потом решительно выключил аппарат. «Еще кошмары привидятся», – пробормотал я и заснул, едва моя голова коснулась подушки.

Честно говоря, первый раз в жизни сплю на шелковом белье. Если быть откровенным до конца, то шелк вискозный, но все же… К сожалению, особого удовольствия сие занятие не доставило. Слишком уж многие на нем до меня спали, а также, как выразился Сергей, «предавались иным занятиям». Большую часть этих занятий можно было восстановить по запахам, пропитавшим матрас.

Не то чтобы меня это сильно волновало – на хлюпающей под пузом кочке воняет похуже, – но вот фантазию мою ароматы эти провоцировали изрядно. И чем ближе к утру, тем более фривольный оттенок приобретали мои полумечты-полусны.