– Да, кроме того, что викарий подхватил какую-то лихорадку, и рассказывать-то нечего. За любые сведения, которые помогут изловить оборотня, назначена награда. Сама можешь представить, сколько оборотней теперь объявится в Бамберге…

Он глотнул разбавленного вина и ненадолго задумался.

– Правда, потом я заметил кое-что странное. Это связано с отцом Катарины, поэтому я не хотел говорить в присутствии Бартоломея. Может, еще отказался бы нам помогать…

Симон тихим голосом рассказал Магдалене о своем визите к Хаузеру, об их разговоре и странном поведении секретаря.

– Он отправился прямиком к Старому двору, – закончил он. – А оттуда, скорее всего, в епископский архив.

– В епископский архив? – изумилась Магдалена. – Что ему там понадобилось?

– Ну, к нашему делу это, может, не имеет никакого отношения. А может, и наоборот. Кто знает, вдруг там есть какие-нибудь записи и Хаузер решил их проверить?

– Хочешь сказать, мы могли бы выяснить, что это? – спросила женщина.

Фронвизер горестно рассмеялся.

– Боюсь, это будет не так просто. Если архив тех размеров, каким я его представляю, то там хранятся тысячи документов. Это все равно что искать иголку в стоге сена… – Он покачал головой: – Разве что Иероним сам все расскажет, а он вряд ли станет это делать.

Цирюльник со вздохом отодвинул кружку и встал из-за стола.

– Мне пора. Загляну к Самуилу и попрошу все необходимое для вашего представления. – Он серьезно посмотрел на Магдалену. – А потом не помешает помолиться, чтобы эта авантюра всех нас не погубила.

* * *

– Да подожди ты, дьявол тебя забери!

Якоб услышал за спиной громкий голос брата и характерный шорох, с которым Бартоломей подволакивал покалеченную ногу.

Старший Куизль остановился и обернулся.

– Решил все-таки пойти со мной? – спросил он грубым голосом.

– Ты… ты же совсем не знаешь Ансвина, – просипел Бартоломей, догнав брата. – Если явишься к нему без меня, ни черта он тебе не скажет.

– Уж я-то развязал бы ему язык, – проворчал Якоб и двинулся дальше по тесным переулкам, по большей части уже лежавшим в тени.

Несмотря на свой грубый ответ, в глубине души палач был рад, что младший брат пошел с ним. Не только потому, что вместе с ним у него было больше шансов разговорить старьевщика. Его собственное признание в лесу что-то в нем пробудило. Мальчишками они много играли с Бартоломеем, учились рубить головы на подвешенных свеклах, бегали по лесу с деревянными мечами и наблюдали, как отец полировал меч точильным камнем и кожаной лентой. Якоб никогда не любил младшего брата, для этого они были слишком разными. И все-таки что-то их связывало. Даже теперь, по прошествии стольких лет. Их ссора в лесу в очередной раз показала Якобу, что от семьи никуда не сбежишь.

Они всегда с тобой, куда бы ты ни ушел…

С тех пор он лишь раз навестил Бартоломея в Бамберге. Это случилось еще во время войны, Якоб был тогда фельдфебелем под началом генерала Тилли. Он совершенно случайно узнал, что палачом в Бамберге был некий Бартоломей Куизль. А так как обоз проходил тогда недалеко от города, Якоб решил удостовериться, действительно ли этот самый Бартоломей его брат. Разговор у них в тот день получился напряженный и недолгий, так как Якоб надеялся, что ему простят его побег. Но прощения он так и не получил. И почувствовал, что младший брат от него отдалился.

Но это было не единственной причиной, почему они расстались тогда в разладе. В большей степени это было связано с их дедом, Йоргом Абрилем, самым известным и грозным палачом в Священной Римской империи.

Якоб сказал Бартоломею, что, перед тем как уйти, уничтожил колдовские книги Абриля. При этом он и не думал, какое значение имели эти книги для его брата. Бартоломей с ужасом и отвращением выслушал новость о том, что Якоб просто взял и сжег самое ценное, что было в их семье.

Что он в действительности сделал с книгами, Бартоломей никогда не узнает. Потому что Якоб поклялся навсегда сохранить это в тайне.

Бартоломей никогда не простил брату этого поступка. А Якоб с тех пор с презрением смотрел на своего младшего. Работа палача приносила ему неплохие деньги, но он совершенно не смыслил в медицине. Вместо же этого искал утешения в древних, написанных кровью сотен женщин гримуарах.

Их пути разошлись. Но потом Якоб сам стал палачом и вынужден был отправить своего сына Георга в ученики к Бартоломею. И он уже сам не знал, когда поступил правильно, а в чем ошибся.

– Когда придем к Ансвину, говорить буду я, – сказал Бартоломей и прервал мрачные мысли Якоба. – Он немного странный, что неудивительно с его-то работой.

– Он же старьевщик, – возразил Якоб, шагая по оживленной улице. – Что в этом странного?

– Ну, чтоб ты знал, Ансвин не только старье собирает. Река приносит кучу всякой дряни, и он вылавливает ее. У мельниц и в заводях много всего набирается, и все бы так и осталось на дне. – По лицу Бартоломея пробежала тень. – Каждый год ему попадается с десяток трупов. Несчастные, что упали в воду, самоубийцы или жертвы ограблений… Стража постоянно бывает у Ансвина. Так что он не только старье собирает, он еще и на трупах неплохо зарабатывает.

Якоб хмуро взглянул на брата:

– Это как же?

Бартоломей остановился и показал на реку, что темной зловонной лентой змеилась между сараями и рыночными лотками. За ней вздымались Домберг и остальные холмы.

– Родственники зачастую отчаянно разыскивают труп, чтобы похоронить как подобает, – пояснил он. – Ансвин – их последняя надежда. За каждого покойника он просит по три гульдена. С богатых, соответственно, берет больше. Он справедлив, в том числе и к своим трупам.

Между тем они подошли к правому рукаву Регница, служившему границей между старой и новой частями города. По правую руку, недалеко отсюда, располагалась ратуша, а слева в лучах заходящего солнца тянулись причалы и пристани, возле которых покачивались привязанные лодки. Якоб вспомнил, как они с Бартоломеем почти неделю назад оставляли здесь тележку, прежде чем отправиться в ратушу. Возле причала лежали две перевернутые лодки, у одной из которых стоял неряшливый на вид мужчина с растрепанными огненно-рыжими волосами и заделывал щели пахучей смолой.

– Здравствуй, Ансвин! – окликнул его Бартоломей. – Это снова я.

Старьевщик поднял голову, и Якоб заметил, что он слеп на один глаз; на месте другого чернел рубцеватый струп. Здоровым глазом Ансвин недоверчиво смотрел на гостей.

– Кто это там с тобой? – спросил он мнительно. – Я его здесь еще не встречал.

– Это мой брат из Шонгау. Приехал ко мне на свадьбу.

Ансвин ухмыльнулся:

– На свадьбу, которая, может, и не состоится, если верить слухам… Жаль, а то я уже выловил из реки кое-какую одежонку…