Произошли перемены в учебно-воспитательной работе домов. Не подвергая сомнению мысль Екатерины воспитывать «полезных обществу граждан», Мария Федоровна откорректировала ее. Она полагала, что из питомцев воспитательных домов следует готовить не «новую породу людей», а воспитывать «единственно с целью образовать из них ремесленников, полезных государству»[559]. Основы воспитания и обучения она сформулировала так: «я откинула от этого воспитания все, что клонится лишь к блеску. Я направила его единственно к основательности, к совершенному знанию нашей религии, к нравственности и к наукам, необходимым для ремесленника»[560]. Хозяйственная императрица не забывала и о компенсации расходов на содержание питомцев, и о выгоде государства от их воспитания. Говоря о пользе помещения сверхкомплектных питомцев в деревни, Мария Федоровна отмечала, что они, «сделавшись хорошими земледельцами (людьми, в которых империя крайне нуждается) обработают земли, остающиеся пустыми, усилят доходность этих земель, станут чрез то истинно полезными отечеству и вознаградят своими трудами за все, чем они обязаны государству»[561].

Мария Федоровна изменила порядок управления воспитательными домами. Должность главного попечителя – упразднили. Предполагалось, что домами будет управлять непосредственно опекунский совет. Однако с конца XVIII столетия его функции все более расширялись. Количество благотворительных учреждений призрения, поступавших в личное заведывание императрицы, увеличивалось. Опекунский совет стал органом, посредством которого Мария Федоровна управляла не только воспитательными домами, а всеми благотворительными учреждениями, находившимися в ее подчинении. Для руководства воспитательными домами почетные опекуны стали назначаться персонально.

В николаевское царствование, после кончины Марии Федоровны в 1828 г., воспитательные дома не претерпели существенных изменений. В это время главное внимание уделялось регламентации деятельности учреждений, вошедших в состав IV отделения собственной его императорского величества канцелярии, разработке уставов, положений, корректировке учебно-воспитательных программ. Последнее в отношении воспитательных домов выразилось в том, что в 1837 г. закрыли созданные при них в 1807 г. классы и курсы, по окончании которых питомцы могли продолжить образование. Вместо них создали отдельные учреждения для призрения детей-сирот обер-офицеров, получившие название сиротских институтов.

Серьезной проблемой продолжала оставаться высокая смертность. Так, из поступивших в Петербургский воспитательный дом за 1820–1829 гг. 38 029 детей умерло 7625; из поступивших в 1830–1839 гг. 49 000 детей умерло 10 114; из поступивших в 1840–1849 гг. 54 207 детей умерло 13 553 ребенка, и из поступивших в 1850–1859 годах 64 961 ребенка умерли 16 221[562]. Высокая смертность была и в московском воспитательном доме. Все попытки снизить ее не имели успеха.

Другой проблемой было то, что получившие ремесленную специальность выпускники во многих случаях оказывались невостребованными. Александровская мануфактура под Петербургом, предназначенная для обучения и трудоустройства питомцев, не могла обеспечить их всех работой. Не зная, куда идти, они нередко оставались при мануфактуре, принося ей убытки. Таким образом, призрение детей в воспитательных домах ко второй половине XIX в. оставляло желать лучшего.

Реформы Александра II принципиально не изменили положения благотворительных ведомств под покровительством дома Романовых в системе государственных и общественных институтов империи. Однако необходимость поддержания их авторитета в условиях бурного развития общественной и частной благотворительности заставляла власть проводить преобразования, направленные на повышение эффективности работы IV отделения собственной канцелярии и Человеколюбивого общества. В отношении воспитательных домов эти преобразования были направлены не на расширение их деятельности, а, наоборот, на ограничение приема детей и улучшение условий содержания.

В 1862 г. по указанию Александра II учреждена комиссия для изучения положения дел в воспитательных домах. Возглавил ее принц П. Г. Ольденбургский, к тому времени получивший авторитет, как специалист в области призрения. Комиссия разработала новые правила приема детей, вступившие в силу в 1869 г. По ним младенцев в возрасте до одного года, у которых уже отпала пуповина, можно было приносить в дома с метрической выпиской о рождении и крещении. Документы принимались запечатанными в конверт. Такие дети могли возвращаться матерям или родственникам в любое время, но с возвратом платы за содержание в доме. Некрещеные дети возвращались только в течение первых шести недель со дня приема. Запрещалось разглашать сведения о том, где они воспитываются в деревнях. Родители или родственники могли только получить сведения о том, жив ребенок или нет.

Эти правила были призваны усложнить прием младенцев в воспитательные дома, так как выправление метрики требовало определенных хлопот. Во многих случаях матери и родственники стремились избежать огласки факта рождения ребенка. Результат введения этих правил оказался противоположным ожидавшегося. В воспитательные дома массово стали поступать младенцы в возрасте нескольких дней, от которых стремились избавиться до отпадения пуповины, без документов. Такие дети «не в силах были вынести условия их скармливания сменными кормилицами с прикормом за недостатком последних и давали значительную смертность, увеличивающуюся еще от скученности, вызванной необходимостью пребывания их в доме до отправления в деревню в течение 3–6 недель, а в случае заболевания и более»[563]. В семидесятые годы XIX в. прием детей по сравнению с предшествовавшим десятилетием увеличился. В период с 1860 по 1869 г. в Петербургский воспитательный дом поступило 64 116 детей, а с 1870 по 1879 г. – 76 258 детей[564]. Возросло поступление детей и в Московский воспитательный дом.

Оставалась высокой детская смертность. Например, в Петербургском воспитательном доме в 1877 г. она составила 62,34 % от общего числа призревавшихся[565]. Было очевидно, что и после введения новых правил, воспитательные дома не могут удовлетворить потребность в призрении «несчастно-рожденных» и обеспечить его должный уровень. Ситуация, при которой немалая часть питомцев воспитательных домов отправлялась на кладбище, требовала исправления.

Исходя из этого, правила 1869 г. отменили и разработали новые, которые вступили в силу в 1882 г. На этот раз для улучшения содержания детей решено было шире привлекать самих матерей к грудному кормлению непосредственно в воспитательных домах. Кормить младенцев разрешалось до шестинедельного возраста. Плата за содержание детей, забиравшихся матерями обратно, была отменена. В исключительных случаях матери могли кормить детей не в домах, а у себя, получая плату от воспитательных домов, составлявшую 35 коп. в сутки летом и 30 коп. зимой. По истечении этого времени ребенок возвращался в воспитательный дом для последующей отправки в деревню. По желанию матери могли воспитывать у себя детей до трехлетнего возраста, также с оплатой от воспитательных домов – за первый год по 30 коп. в сутки, за второй по 20 коп. и за третий год по 10 коп. По новым правилам матери и родственники, могли получать информацию о том, в какой деревне и у кого воспитывается ребенок. Расширялось призрение в деревнях, и увеличивались сельские округа воспитательных домов. Для улучшения медицинского контроля над питомцами в деревнях должности окружных надзирателей стали замещаться преимущественно врачами. Новые правила не привели к сокращению приема детей, но благодаря им, детская смертность постепенно сократилась. В Петербургском воспитательном доме до 1882 г. смертность детей в возрасте до одного года составляла 20–22 %, но затем наметилась тенденция к сокращению. В 1890 г. здесь умерло 10,6 % детей в возрасте до 1 года[566].