– Колдовством зажигаются… – Бабушка опять угадала его мысли и предупредила вопрос.

– А что, удобно: ни тебе копоти с запахом, ни счетов из Ленэнерго…

– Не ерничай… – зашептала было старуха…

Факелы вспыхнули еще ярче, по залу вдруг разлилась тишина, заставив колдунью смолкнуть на половине фразы… Полная тишина: ни шороха, ни покашливаний, дыхания – и того не слышно… Все смотрели на Леху.

Ему непреодолимо захотелось встать, быть может даже откашляться, и сказать… Что сказать, когда в голове пусто? Да это не важно, главное – не обмануть ожиданий тех, кто смотрит на него, кто приготовился его выслушать…

Но Леха преодолел. Он положил перед собой и чуть в стороны стиснутые в кулаки руки (чтобы не видно было, как пальцы трясутся), прямые руки, не согнутые в локтях… Голова смотрит вперед и прямо, ни на кого конкретно, ни на кого, спина прямая… Только твоего рычания не хватало, не гуди, животное, цыц!..

Бабка – он не глядя ощущал это – темноликим истуканом чутко замерла за его креслом…

Стол огромный, черного дерева, весит немерено, как они его сюда… Хорошо, хоть здесь скатерти нет. Интересно, его можно нечаянно или хотя бы специально поцарапать – вон ведь какой гладкий?.. Их двенадцать, он тринадцатый. А бабушка? Четырнадцать, никакой тебе магии чисел. А если чих проберет или кашель? Или моргнуть захочется, ну что он как дурак, под сфинкса косит?..

– Г-гм… Индаро боз… О… Все собрались. – Этот, толстячок, первый не выдержал, а глазки такие добренькие… – Прошу учесть место и обстоятельства, напоминаю: сегодня, в этих стенах, мы все русские, по языку и именам, так что за работу, дорогие товарищи!..

– Нет, «ихние» господа опять товарищей победили, дорогуша, не следишь ты за новостями.

– Напрасно косяки мечешь, дура, у тебя уже возраст не тот, да и у меня сегодня полоса обледенела. На вид тебе сороковник, а в натуре старше Тутанхомона, наверное…

– Зато ты, Дорочка, все про всех знаешь, как мышка-норушка. Из газет или сама следишь?

Да, клычочки у толстяка! Хоть бы отбелил для красоты…

– Даже если бы я жила в такой же дыре, как ты…

– А давайте вы все помолчите, беря пример с нашего гостеприимного юного хозяина.

Вот этот китаеза и есть Соныч! Самый крутой из них.

Мгновенно все стихло, даже Мурман вроде как перестал сопеть… Нет, пофыркивает… Тот, кого Ирина Федоровна назвала Сонычем, сидел по левую руку от Лехи, через два кресла на третьем, в серединочке, в общей массе. Но недаром считается, что не место красит человека: все внимательно смотрели на худенького мужичонку с седой бородкой клинышком и характерным разрезом глаз, и центр вселенной, послушный этим взглядам, почтительно переместился от Лехи к этому Сонычу.

– Не стоит так интригующе молчать, сударь Алексей Петрович, уж очень все мы наслышаны о вас и вот лично решили засвидетельствовать, так сказать, и составить свое мнение о происходящем. А вы молчите. Нехорошо.

– Нехорошо – это уже оценочная категория, которую вы родили и без моих слов. Все здравствуйте! – Леха, стараясь не торопиться, встал.

То ли сделал он это недостаточно внушительно, то ли сидящие ничего не понимали в стадных инстинктах, но только никто не последовал его примеру, и гости с нескрываемым любопытством пялились на него в упор, ощупывая глазами его фигуру, лицо, руки, алисоманскую футболку… Леха выждал приличные секунды и также сел.

– Меня зовут Алексей Петрович, можно просто Алексей. Вот бабушка моя, Ирина Федоровна, я ее попросил поприсутствовать, помочь мне советом и участием. А вы, простите, как вас зовут? И вообще не худо, чтобы все представились, ведь я никого не знаю.

– Кому – тебе – я – должна представляться? Ты еще сопляк и звать никак.

– Наша Дора. – Соныч улыбнулся и повел в ее сторону левой рукой. – Выглядит на одну тысячную от своих лет и всю свою нежность прячет глубоко внутри, притворяясь грубой и циничной.

– Гениально притворяетесь, сударыня… Дора. Ну а вы? Бабушка называет вас Соныч, но вряд ли…

– Евсей Касатонович – устроит тебя?

– Как?.. Да, вполне.

– Однако можешь и Сонычем звать. Вон тот, про которого ты подумал, что у него клыки с кариесом, Нил Нилович.

Толстячок крякнул раздраженно, однако спорить не стал.

– Прошу прощения, Евсей Касатонович, но вы не совсем верно переводите с телепатического.

– Тогда приношу извинения обоим, значит, я свои мысли за твои выдал, это бывает. Вторая дама – Мара. Сегодня ей вздумалось выглядеть зрелой матроной, но ей по силам и иное, куда более пленительное телесное воплощение. Слева от Мары Юрий Степанович, откликается и на Уриаль… Следующий Иван Иванович, потом с куцей бороденкой – Глеб Олегович, действительно местный, славянских корней, Владимир Никитич – тоже местный, из Углича…

– Хватит, а, Соныч? Юродствовать хватит. Ты меня можешь звать хоть Юрием Степановичем, хоть крокодил крокодилычем, дела от этого ни на йоту не продвинутся. Мы здесь собрались воду в ступе толочь или истину имать?

– Имать, Юрий Степанович, именно что имать. Сатанинский выкормыш, антихристенок, вот-вот инициируется и обретет силу, против которой мы не устоим.

– За себя говори.

– Против которой я не устою. За тебя, великан ты наш, Нил Нилович, не поручусь, ты сам велик и неуязвим. Могу продолжать?

– Ну и я, может, тоже не выстою… Но не решай за меня.

– Как не решать, когда жизнь к тому склоняет?

– Соныч, продолжай, пожалуйста, ты знаешь, как я люблю слушать твои речи. И ты, Нил, не скаль свои нечищеные. Мужики, а говорливые хуже нас! Противно даже.

– Спасибо, Мара, продолжаю. Считается, что достойным противником порожденному Антихристу должен быть наш юный Алексей Петрович, Алеша, сын Хв… Петра Силовича и земной женщины, отмеченной при зачатии Матерью-Землей, той самой девицы, которую спасли в свою очередь от взращивания в чреве своем сатанинского семени. Силыч наш, как вы понимаете, семя подменил собственным, всегда был энтузиаст по этой части… и неминучесть заклятия-проклятия, отсюда не вспомнить, что там было, на себя перевел. В итоге его уж нет с нами, а юный его наследник – вот он – красивый и стройный, но увы – никчемный абсолютно, если говорить о противостоянии тому типу.

– Погоди, погоди… – Задвигались, задергались пегие кусты на буром щелястом пне, пропуская наружу гнусавую, хриплую, но внятную речь… Сидел этот старикан совсем рядом с Лехой, наискосок, сразу же по правую руку, и во всю мощь шибало от него гнилой болотной сыростью и грибами. – Как это – никчемный? Сам же говоришь – сам Петр ему отец? Значит – должна быть в нем мощь и польза… Меня Адрианом зовут, юноша, может слышал?

Соныч примирительно потряс бородкой:

– Должна, должна, кто спорит, Адриан Адрианович, вот только нет ее.