— Есть у меня подозрение.

— Какое?

— Такое, что вокруг вас, добрый барин, петли вьют.

— Полиция? — помолчав, спросил супруг. — Ну так тем делам уж срок вышел, кто ими станет заниматься. Каждый день новых прибавляется.

Матвеич ничего не ответил, но это молчание, если перевести на слова, говорило: так-то так, да ведь и не простые люди в управу благочиния жаловались.

Судя по всему, ответное молчание супруга означало: да и пусть жалуются на здоровье, пока у нас обер-полицмейстером дурак Рылеев, можно хоть памятник Петру Фальконетовой работы ночью унести — и следа сыщики не возьмут, ибо подбирает их себе под стать.

— Ступай, братец, — сказал наконец Лисицын. — И следи, и доноси. Как только что новое — чтоб я сразу знал.

— Донесу тут же.

Лиза на цыпочках покинула чуланчик. Теперь следовало прибраться и прихорошиться для встречи с господином Морозовым. Она сделала все возможное, чтобы он увлекся Марфинькой, нарочно возила его в гости и посмеивалась, глядя, как меняются взглядами возлюбленные. Но лицо вышколенной светской красавицы этого смеха не показало.

Она собиралась, исполняя роль конфидентки, добиться от юного болвана весомых обещаний.

Они прибыли вдвоем — Морозов и Никитин. К их появлению Лиза была готова. Зная любовь малыша к изящной словесности, она велела одеться и причесаться чтице, чтобы та увлекла шустрого глазастого человечка болтовней о романах, одах и новых журналах. К тому же чтица, коли ее принарядить, хороша собой, а таким крошкам, каков Никитин, должны нравиться пухленькие прелестницы.

— Господин Никитин, у меня к вам просьба, — первым делом сказала Лиза. — Я знаю, что на Масленицу лавки закрыты, а у нас все книжки с журналами прочитаны, моя мамзель заскучала, да и мне охота на сон грядущий послушать модную басенку. Буду признательна, коли ссудите меня новейшими плодами изящной словесности. Покажи гостю, сударыня, что у нас есть, чтобы стало ясно, чего же не хватает.

Убедившись, что чтица и Никитин перебирают журналы, Лиза увлекла господина Морозова в дальний угол гостиной и усадила рядом с собой на канапе. При этом она устроилась так, чтобы видеть всю комнату и не дать никому возможности подкрасться к ней незаметно.

— Как я рада, что вы приехали, — сказала Лиза. — Я люблю, когда рядом со мной два молодых существа друг к дружке потянутся. Тут же молодость вспоминаю. Я ведь страх как была в мужа влюблена. И теперь, когда вижу, что кто-то влюблен, тут же думаю, как бы помочь. Ведь это святое дело — два сердца соединить.

— Возможно ли это? — спросил Санька.

— Что ж невозможного? — Лиза придвинулась к нему поближе, чтобы удобнее было шептать. — Вы думаете, сударь, что она для вас чересчур богата и знатна? Ну так и вы не из простых людишек. У нее — то, что ей родители дали, а у вас — то, чего вы своими талантами добьетесь при знатном покровителе. Одно другого стоит, не так ли?

И она взглядом показала на перстень. Санька смутился.

— Я на вашей стороне, мой друг, и сделаю все для счастья Марфиньки, — пообещала Лиза. — Мать ее — женщина добрая и не захочет сделать единственную дочь несчастной. А вы — вы ведь способны сделать ее счастливой?

Санька покраснел и кивнул. Он смутно представлял себе супружество — да и потребности в совместном житье-бытье у него, разумеется, еще не было. Семейную жизнь он знал только собственную — две комнатушки, вечно озабоченная мать, не выпускающая из рук шитья, беспокойный братец, вечные рассуждения о деньгах и о похвальной экономии. Сейчас, когда Лиза, сев совсем близко, обещала ему в жены Марфиньку, Санька вообразил последний акт «Бахуса и Ариадны», свадебный акт с плясками множества приглашенных гостей — нимф, нереид, ветров, тритонов, сатиров и силенов. Свадьба была пределом его мечтаний, ненатуральная балетная свадьба, в которой нет места приданому, родственникам, расчетам, даже завтрашнему дню с его житейскими попечениями. Свадьба — и нарядная Марфинька, мечтающая остаться с мужем наедине!

Лиза же внутренне смеялась — ей казалось забавным, что для улещения юного влюбленного болвана используются те же интонации, какие пускаются в ход при беседах с супругом: трепетно-задушевные, с особо выработанной детской искренностью, почти безупречной.

— Господин Никитин! — позвала Лиза, чтобы дать Саньке время для обдумывания будущего брака. — Чего в моей дамской библиотечке не хватает из новинок?

— Разве что «Магазин натуральных историй», мне его из Москвы присылают, сударыня. И еще бы мог предложить последние номера «Собеседника», очень хороший журнал.

— А можете привезти? Прямо сейчас? Услужить дамскому любопытству?

Никитин кинул взгляд на Саньку. Очень ему не нравилось лицо подопечного. Однако вступать в спор и отрекаться от обещаний он не стал. Кинув еще один взгляд на чтицу, он поклонился и, заверив, что вернется быстрее бесплотного сильфа, покинул гостиную.

— Кофею? — спросила Лиза. — А к кофею велю подать домашние печенья, бисквиты и карамель. Марья Дормидонтовна, вели мадам Анно сесть за клавикорды. Пусть тихонько наигрывает, ну, хоть те же французские «Колокольчики». Я, господин Морозов, хитромудрой музыки не терплю, люблю простую, от которой сердце радуется.

Это было чистой правдой, которую говорить всегда приятно, потому Лиза даже улыбнулась.

— Я тоже, сударыня.

— И Марфинька тоже. Бог даст, окончится пост — все вместе поедем в Каменный театр смотреть балеты. У меня в этом году ложи там нет, ну да взять нетрудно, я сестрицу Ухтомскую попрошу — она свою уступит. Хотите?

Санька смутился. Первая мысль была: как же я разом в ложе и на сцене?

— Не беспокойтесь, я дам вам много случаев видеться с Марфинькой. Рада буду вам помогать. Все у вас сладится! Я — ваш искренний друг. Но и вы тоже будьте моим другом, — предложила Лиза.

— Да, сударыня, конечно, — ответил Санька, глядя на Лизу почти влюбленными глазами. Он верил ей сейчас всей душой — она уже казалась добрым ангелом, прилетевшим, чтобы разрешить все затруднения, и он уже не помнил, что называл ее толстой старухой.

— Я знаю, у вас есть сильный покровитель. Такой, что многие вам завидуют. Он может устроить ваше с Марфинькой будущее. Господин Морозов, вы можете устроить мою встречу с ним?

— Я не знаю, сударыня, — сказал, растерявшись, Санька.

О таком прямом требовании его сильфы не предупреждали. И как быть — он попросту не знал.

— А вы подумайте, сударь. Подумайте. Ведь мы с вами добрые друзья, не так ли? Я всей душой желаю помочь вам и Марфиньке. Скажу более — только я и могу вам помочь и устраивать ваши свидания. Рассудите сами — кто ж еще? Ее матушка, сестрица моего мужа, почти не выходит из дому. Тетка ее — княгиня Ухтомская. Станет ли она покровительствовать вам? Скорее уж примется вредить, я ее знаю… Ну так как же?

— Я не могу ничего сказать, сударыня, — угрюмо ответил Санька.