Я его прикончу, сказала тогда Женечка, проводив тяжелым взглядом наряженного верблюда с зонтиком.

Фатима оберегала самый ценный товар – девственниц с белой кожей и длинными белыми волосами. За каждую из них в портах Хазарского понта платили вдвое больше, чем за крепкого парня, а в Самарканде цена поднималась вчетверо. Поэтому за молодыми северными невольницами следовало хорошенько присматривать, особенно за этой тоненькой, которая, по слухам, дочь склавенского вождя. Старую одежду у нее отобрали, в ней кожа запросто сгорит от солнца. Выдали подобающие девушкам шальвары и халаты. Бежать некуда, нет смысла связывать рабам ноги и руки. Разве спрячешься в знойной степи? На третий день птицы оставят от тебя кучку костей…

– Магистр мечей вычислила его путь, – сказала Привратник, и Женька сразу поняла, о ком речь. – Он уже в пути, но вы успеете его перехватить. Пока вы были в беспамятстве, на юге, в Таврии, произошло большое несчастье, наводнение, погибли сотни крестьян. Мы пока не имеем точных данных, это слишком далеко отсюда. Это владения Византии. У храма есть связные в Херсонесе и Алустоне, но, похоже, Херсонес сильно пострадал. Связной не дает о себе знать.

– Это из-за нас, из-за меня? – охнула Женька.

– Нет, не волнуйтесь, мы прошли скважину быстро, – успокоила Привратник. – В худшем случае, небольшой тайфун.

– Таврия? Это где?

– Это… По-вашему, это Крым. И опять же, чтобы вы поняли – в Черном море, видимо, произошло сильное землетрясенье, где-то на глубине. Возможно, ожил один из подводных вулканов. Мы видим изменения на карте.

– Это волки виноваты? Горные волки, и эти, на «Мерседесе» с копытами? – Женька оттолкнула Магистров, уселась на кровати. С ней что-то происходило, в ней что-то менялось. Зверски хотелось есть, плакать и страдать уже вовсе не хотелось.

Ольга, насвистывая, бродила по комнате, изучала нанесенные Женькой повреждения. Трогала разбитое зеркало, расколотую доску, трещины в стене.

– Нет, что вы, сударыня! – всплеснула руками Привратник. – Кто бы тогда держал меня и моих коллег на службе? Это магия, серьезная магия неизвестной природы. Это вовсе не обязательно ночные воины. Нельзя обвинять, не имея доказательств. Но если вдруг кто-то проник на Золотой Рог, не поставив в известность Привратников храма и не заперев за собой калитку… Что с вами, сударыня?

Я их всех прикончу. Найду этих сволочей и раздавлю.

– Нет, ничего, капельку голова закружилась.

… Усилием воли Женька вернулась в реальность. К потным верблюдам, дикому солнцу и коршунам над головой.

… Фатима послала мальчишку узнать, надолго ли стоянка. Женька хотела спрыгнуть, пойти к реке, но что-то ее остановило.

– Он здесь, – очень далеко, тихонько произнес в голове Оракул. – Он ищет тебя.

Женечка смотрела вперед. Кто-то скакал на лошади навстречу каравану. Несколько всадников, перед ними торопливо расступались.

Нет. Я не могу убить его. Я поговорю с ним. Потом вернусь домой, и спасу папу.

– Оракул, – спросила она, – ты слышишь мои мысли?

Не могу, признался уродец. Вы поднялись на пару ступеней, вы научились прятаться. Это хорошо и плохо одновременно. Из чего следует, что не существует ни хорошего, ни плохого. Если вы пожелаете, чтобы я услышал, вы это сможете. Это ваше тело, надо только приказать.

Он здесь, повторила Женька, и удивилась, что почти не волнуется. Наверное, слишком много эмоций растратила за последние дни. Интересно, как он выглядит? Нет, пожалуй, даже не интересно. Канцлер подтвердил, что это последний из четырех Факелоносцев, обнаруженных орденом за последние двадцать лет. Двоих удалось прикончить в младенчестве, когда магия ночных не помогла. Один дожил до старости, но почему-то не кинулся спасать мир. И вот последний, сопляк.

Она развязала тесемки халата, осмотрела себя. Слава богу, прыщами пока не покрылась, хотя все к тому идет. Чистая кожа, только синяки, их она еще не научилась растворять. Следы веревок на руках тоже почти стерлись, это когда ее держали в кибитке, на границе владений северной Хазарии…

О, там было круто, особенно рынок, настоящий невольничий рынок среди палаток и шатров. С криками, плачем и цепями. Женька доверилась только Вестнику. Ольга обещала и поехала вместе с ней. Переоделась и притворялась женой торговца, а самим торговцем тоже был мужик из ордена Зари, кто-то из серьезных посвященных Малого круга. Женька была в шоке, это слабо сказано. Особенно, когда Вестник нехотя призналась, что в Петербурге и Москве тоже есть невольники. Правда, только государственные рабочие, занятые на государственных стройках и всяких грязных общественных работах. Частное рабовладение, конечно же, на территории России запрещено, хотя никто не станет проверять артельщиков и единоличные крестьянские хозяйства. Так надо, сказала Ольга, иначе магия обернется против нас. Мы продадим тебя человеку, который не даст тебя обидеть. Караван этой скотины Имамеддина пойдет по Волге до Каспия, повезет товара на многие миллионы, и заодно возьмут девственниц. Девственниц берут всегда, и будут нежно оберегать. Сударыня, вы, пожалуйста, кушайте, напутствовала Ольга, вы худенькая, они вас будут нарочно сытно кормить. Но если вас все же кто-то обидит…

Я его прикончу.

– Прошу прощения, сударыня, вы что-то сказали?

Она снова вспомнила Москву. Москва гремела колоколами. Рядом с резиденцией Канцлера оказалась церковь великомученицы Варвары, ее колокола пели громче всех.

– Нет, – откашлялась Женька, – я ничего.

– Вот видите, уже все прошло. Кожа чистая, ни царапинки, ни венки, ничего плохого. У вас, кстати, восхитительная кожа, и очень неплохая фигура, если позволите. Только мне показалось, что вы заранее слишком нервничаете.

Женька смотрела на свою ладонь. Оно то появлялось, то исчезало. Если вот так согнуть пальцы, и представить, что между ними острая-преострая нить, можно запросто отрезать ножку от стула. Или ногу человеку. Ножку от стула она уже отрезала, никому не сказала. Получилось, только потом пришлось сожрать целый горшок тушеного мяса.

– Нет, нет, Вестник, я просто испугалась, когда он взмахнул пером.

Я не нервничаю, Ольга. Я страшно боюсь себя.

Я прекрасно сознавал, что мне не удастся обмануть лучшего воина Херсонеса, ведь это он с раннего детства будил меня ударом меча. Но я не догадывался, насколько глубоко черное колдовство проникло в него. Дядя Лев открыл глаза и вскочил, едва я положил руку на рукоять меча. Некромант и евнух тоже проснулись на своих тюфяках, но мерзкой силе, овладевшей наставником, пришлось бороться со мной. Это спасло жизнь остальным.

Кир Лев напал молниеносно. В обеих его руках сверкнула сталь. Я вскинул меч и разбудил саламандру. Вернее сказать, она проснулась сама, еще до того, как мой меч отлетел в сторону. Кир Лев, несомненно, разрубил бы меня пополам, причем дважды, сверху вниз и поперек. Его клинки вспороли воздух и застряли в полупрозрачном пятнистом панцире, точно слизью облившем мое тело. Панцирь не мешал двигаться, придавал сил, но, к сожалению, не мог избавить от боли. Как выяснилось позже, у меня треснуло ребро, а черные полосы на боку и на голове не сходили еще несколько недель. Я не устоял на ногах, но упав, засмеялся ему в спину.