— А почему они его обосрали?

— Из-за недостаточной политкорректности, — пояснил Арчи. — Действие там происходит в советской России, женщина там борется, чтобы спасти жизнь своему любовнику. Критик «Таймс» назвал это злобной антисоветской пропагандой и заявил, что Рэнд опошлила благородную суть социалистического эксперимента.

— Это критик «Таймс» такое написал?

— Угу. Многие об этом забыли, поскольку за годы маккартизма понапечатали всяких гадостей, но в какой-то период в этой стране было весьма серьезное коммунистическое движение. В 30-х в Голливуде могли тебя занести в черный список за то, что ты анти-коммунист, и у Рэнд некоторое время были трудности с работой, потому что она без каких-либо прикрас рассказывала о том, как этот «благородный эксперимент» выглядит в реальности. И в то же время все наши американские марксисты готовы были поддержать Коминтерн, Рузвельт пытался централизовать управление сельских хозяйством, банками и другими деловыми отраслями в рамках своего «Нового Курса». Это, конечно, сильно отличается от массового уничтожения кулаков Сталиным, но ты представляешь, как это выглядело с точки зрения Айн Рэнд.

Джоан кивнула.

— И поэтому «Атлант расправил плечи».

— Да, наверняка с этим тоже связано, — согласился Арчи. — Так что, если тебе кажется, будто она чокнутая только потому, что защищает капитализм, постарайся понять, что у нее на то были свои причины.

— Так и у большевиков свои причины были, — сказала Джоан, — но эти причины их не оправдывают. Если диктатура пролетариата не принесла положительных результатов, греческий пантеон промышленников тоже вряд ли поможет.

— Ну, знаешь… если бы надо было выбирать, мой ответ был бы однозначен.

— Да, если пришлось бы выбирать, Арчи, ты бы не выбрал ни того ни другого. Ты пошлешь Маркса с Рэнд на хуй и напишешь собственный манифест — и я так же сделаю.

Арчи ухмыльнулся:

— Ну конечно, мой манифест был бы истинным.

— Разумеется, — ответила Джоан, — по крайней мере, в тех пунктах, по которым он будет совпадать с моим. — Она в очередной раз посмотрела на портрет писательницы. — Реально жалко, что она умерла…

— Джоан, — сказал Арчи, — если ты серьезно хочешь с ней повстречаться, то будет же еще жизнь после смерти.

— После смерти? Но Рэнд же была атеисткой?

— Так и ты не веришь в бога, правда? Несмотря на то что у тебя лексикон верующей.

— Я не верю в Папу, — объяснила Джоан, — а насчет бога у меня противоречивое мнение.

— Когда я последний раз читал катехизис, — ответил Арчи, — атеистов и неуверенных отправляли в одно и то же место. Если только боженька не окажется настолько мягкосердечным и не впустит в рай всех. В любом случае, у вас с Рэнд будет время познакомиться. Хотя, кто знает, Джоан, там, куда ты попадешь, может статься, тебе и зажигалка не понадобится.

2023: ВОЕННЫЕ БАЙКИ И ЗВОНОК ОТ ЛЕКСЫ

— У вас нет правой руки, — заметила Айн Рэнд.

Змей сидела за кухонным столиком с Каменным Монахом, стараясь раскрыть шкатулку Гувера. Этим они с Джоан занимались всю дорогу из Атлантик-Сити, но безуспешно; вторая попытка, предпринятая за ужином, тоже окончилась ничем, после чего Джоан занялась другими делами, а Змей отправилась спать. Встав на рассвете, она решила попробовать еще раз и даже добилась некоторого успеха — по крайней мере, пластинки сдвинулись в другой узор, нежели был изначально.

Змей бросила взгляд на Электролампу, стоявшую на микроволновке. Ей стало интересно, с чего вдруг этот неожиданный комментарий; ведь больше часа Айн следила за ней молча.

— Как наблюдательно с вашей стороны, — ответила Змей.

— Существует технология, — сказала Айн, — позволяющая заменить подобную отсеченную конечность.

— Да, если есть деньги. И желание. — Змей пожала плечами. — Я обхожусь без нее с двадцати двух лет, мисс Рэнд. Так что вряд ли стоит беспокоиться теперь.

— Но разумный человек не пожелал бы оставаться калекой.

— Значит, я неразумный.

Айн пыхнула колечком дыма.

— А при каких обстоятельствах ее отсекли?

— Разумности не хватило. Шла война. И я записалась добровольцем.

Каменный Монах крякнул; а может, он так хихикнул. Он сам потерял в Сирии лицо и носил бандану, чтобы прикрыть увечье, исправить которое была неспособна даже современная наука. Но руки у него все еще оставались как новые. Когда Змей решила сделать перерыв и начала скручивать сигаретку, он взял шкатулку и ощупал ее кончиками пальцев.

— Когда началась война, я была во Втором Мичиганском отряде, — начала рассказывать Змей. — Начинала санитаром — именно санитаром. И моим первым помощником был китаец, подрядовой Тинь Ляо…

— Подрядовой?

— Это они для него специальное звание придумали. Потому что китаец. Родился в Мичигане, в городе Флинт, но на вид — вылитый китаец, в те времена такое случалось. Его чуть было вообще без звания не оставили, но наверное кому-то из офицеров в синих мундирах показалось, что это хорошая шутка — как сурка в штаны вырядить, — поэтому они пришили на синий мундир половину нашивки… Моя большая ошибка — вторая, помимо того, что мне казалось, будто война — это большое приключение, — свелась к тому, что я относилась к Ляо как к человеку. Я до этого не видела людей с Востока, и соглашусь, он в самом деле несколько похож на полевого грызуна (как я думала тогда), но я никогда не видела в этом повод для издевок. В отличие от многих других членов нашей освободительной армии, я выказывала ему доброту и уважение, а в ответ этот маленький подонок в меня влюбился… Когда я решила перейти из санитаров в фронтовую пехоту — ошибка номер три, — Ляо пошел за мной. Он звал меня «Большой брат Томпсон». При нашей первой полевой вылазке он прятался за мной, как наблюдатель в бурю прячется за ветроломом, за что я его винить не могу. Если вы, мисс Рэнд, хотите увидеть образец нерационального поведения, понаблюдайте за отрядом взрослых людей, опрометчиво марширующих навстречу шквалу пуль Минье[186]и пушечным залпам. В тот день на моих глазах погибло пятьдесят человек, один — совсем рядом со мной, его закололи штыком, и после этого война утратила всю романтику, которую я ей приписывала… Я подумывала дезертировать. Это было бы несложно — скинуть мундир и штаны, бросить оружие и уйти из лагеря, словно я обычная женщина, а не солдат. Я бы с удовольствием заявила, что осталась из веры в справедливость целей Союза, однако истина — более смутное крошево причин, и некоторые не так благородны, как другие. Само собой, не последней было то, что трудно бросить авантюру, даже если понимаешь, что она — лишь вероломный фарс… Так что я не дезертировала; но не раз переходила в другие подразделения, чтобы меня не разоблачили. Первый раз это случилось в конце 61-го, когда один из моих братьев по оружию слишком уж на меня пялился на вечерней службе. Тот факт, что я женщина, сам по себе его не беспокоил, но он сильно злился из-за того, что я обманывала его все те полгода, когда он честно считал меня другом. Наверное, будь у него время подумать, он бы на меня не донес, но я сглупила из осторожности… и стыда. Мы тогда стояли в одном лагере с другим полком, и в тот день, когда сняли палатки, я неофициально перевелась. Верный Ляо перешел со мной… Прошло три кровавых года; Ляо цеплялся за мои штанины и в грязи, и в огне, все перестрелки и парады. Летом 64-го мы служили в сигнальном подразделении на севере Джорджии, прикрывали фланг Шермана[187]при осаде Атланты. По идее, нашей основной задачей была воздушная разведка, но серые снайперы уничтожили оба наших наблюдательных воздушных шара. Натан Бедфорт Форрест[188]обложил наши пути снабжения, и новые шары доехали бы до нас только через несколько недель; к сожалению для меня, Ляо решил именно в этот момент проявить свою национальную изобретательность.