Келлог всегда ел с аппетитом, даже когда у него было плохое настроение, а в последнее время у него часто было плохое настроение, потому что одна неприятность следовала за другой, круг сжимался, весь мир только и ждал, когда он оступится, чтобы накинуться на него и выпотрошить его карманы. Сначала Джордж, постоянный источник раздражения, потом этот молодой мошенник, Чарли Как-Его-Там, совершенно бессовестный человек. Устроить выпивку прямо в Санатории! Возмутительно! Ничего, доктор послал весточку шерифу Фаррингтону. Если мистер Чарли посмеет появиться на территории еще раз, он очень об этом пожалеет. Джон Харви Келлог, а также законы графства Калхун и великого штата Мичиган об этом позаботятся. От одного воспоминания об этом проходимце оладьи с медом потеряли свой вкус. Да еще проблемы с персоналом Санатория – работники требуют повышения жалованья. Повышения! Как будто им мало того, что они являются миссионерами от медицины и пророками от диетологии. Этим мужчинам и женщинам выпало счастье стоять в авангарде своей профессии, получая – совершенно бесплатно! – знания и опыт, которые помогут им принести миру много пользы. Но им этого мало, они хотят денег! Доктор сокрушенно покачал головой, перелистывая ежедневник, чтобы проверить, на сколько назначена встреча с бунтовщиками. Ага: в два часа. А что с графиком операций? Восемь пациентов. Ремонт неэффективного сфинктера, а заодно уж, если дойдет до операции, нужно будет вырезать у них из кишечника «узелок Келлога». А это что такое?

Лайтбоди, Уильям Ф.

Имя было перечеркнуто. Его что, на сегодня отменили? Доктору об этом ничего не сказали. Он раздраженно поднял брови. Этот Лайтбоди – особый случай: один из самых упрямых, подверженных рецидивам пациентов, и к тому же из самых запущенных. Наверное, его просто перенесли на другое время, не может же Келлог оперировать всех одновременно. Ничего, он доберется до Лайтбоди завтра, или послезавтра, или чуть позже. Не важно. И все же Келлог отметил для себя уточнить у Дэба.

Грызя яблоко, он вновь вернулся к тексту, редактируя отдельные фразы (например, заменил прилагательное «гниющий» на «гнилостный, болезнетворный и омерзительный»), однако раздражение мешало сосредоточиться. Джордж, этот чертов Чарли и старый мошенник с крашеной бородой, который за ними стоит. Потом Мак-Микенс, рассыльный, который мутит воду среди персонала всей этой чушью про повышение зарплаты и профсоюз. Лайтбоди. Лекции. Бумаги. Мелкие хозяйственные проблемы, связанные с управлением Санаторием. Господи, они даже с шимпанзе не могут без него разобраться! Иногда Келлогу казалось, что он не выдержит этой нагрузки, нервы у него были измотаны не меньше, чем у какого-нибудь заядлого потребителя кофе.

Повертев в руке недоеденное яблоко и впившись в него крепкими белыми зубами, доктор ностальгически припомнил свою молодость, проведенную в Бельвю. Жизнь тогда была гораздо проще и, пожалуй, приятнее. Вот были славные денечки! Никакого Джорджа, никаких смутьянов, никаких беглых обезьян. Учебники по медицине, анатомирование трупов, лекции, благодарные пациенты. Он жил тогда скромно, что вовсе не вредило здоровью. Совсем напротив. За два года он поправился почти на семнадцать фунтов, хотя питался только отрубями, яблоками, хлебом грубого помола и чистой родниковой водой – все это стоило шестнадцать центов в день. Да, со вздохом подумал Келлог, доев яблоко, вот это были денечки. Но какой смысл вспоминать о прошлом, когда сегодня так много работы. В прежние времена он был рядовым бойцом, сражавшимся за улучшение работы пищеварительного тракта, совершенствование человеческой породы и спасение наших меньших братьев от ножа мясника. А сейчас он уже генерал, даже генерал-аншеф, который скоро будет произведен в маршалы. Никто не остановит его, если он сам не остановится. Джон Харви Келлог поднялся со стула, мощно потянулся и позвал детей, чтобы кто-нибудь из них прикатил ему велосипед.

Дэб явился ровно в семь, вместе с ним пришел новый сотрудник А. Ф. Блезе, маленький мужчинка с мальчишеским лицом (а может быть, мальчишка с мужским лицом), который оказался отличным стенографом, диктографом и виртуозом печатной машинки. Настоящая находка. Дэб на его фоне совсем поблек – одутловатый, задыхающийся, замотанный, словно египетская мумия, в многочисленные шарфы, пальто, рукавицы, свитера и обмотки. Просто ходячая развалина. Доктор стоял в вестибюле, холодно разглядывая своего секретаря: нужно заставить Дэба перейти на здоровый образ жизни. Ради него самого, а также ради престижа заведения. Вот доктор Келлог, мессия здорового образа жизни, а с ним повсюду таскается этот обливающийся потом толстяк, этот… этот… нет, довольно.

– Доброе утро, Дэб, – сказал доктор, натягивая белые перчатки и залихватски перекидывая через плечо белый шарф. Сам он оденется потеплее не раньше, чем температура упадет еще градусов на двадцать и озеро Мичиган обрастет льдом.

– Доброе утро, Шеф, – ответил Дэб, обливаясь потом.

– Блезе, – доктор коротко кивнул стажеру.

– Сэр, – откликнулся Блезе.

Доктор с удовлетворением отметил, что парень выглядит безупречно. Хорошие зубы. Пристойный скелет. Волосы аккуратно разделены посередине и зачесаны к ушам.

– Ну что ж, господа! – вскричал доктор и первым вышел на улицу, под обжигающий ветер. – За работу, не так ли?

Один из детей – кажется, маленький Кальвин Смоук, которого нашли в вигваме у индейцев, где он вынужден был питаться крысами и белками, – терпеливо стоял во дворе, придерживая велосипед. Да-да, это Кальвин. Господи, что происходит с памятью в последнее время? Он уже не узнает собственных детей! Это просто пугает, тревожит – но Келлог тут же отмахнулся от неприятных мыслей.

– Спасибо, сынок, – проворковал он, сел на велосипед и покатил вперед по заснеженной дорожке. Дэб и Блезе устремились за ним.

– Пулт! – крикнул доктор через плечо. – Мы должны кое-что решить, пока добираемся до Санатория. Доставайте карандаш. И вы тоже, Блезе.

Келлог уже превратился в пышущую энергией белую динамо-машину, он отлично смотрелся на велосипеде в свои пятьдесят пять – так рванул руль, что переднее колесо оторвалось от земли; приостановился, чтобы трусящие следом секретари приготовили карандаши и бумагу. Доктор взобрался вверх по ледяной дорожке, потом описал восьмерку и вернулся обратно.

– Итак, во-первых. Объявление про Санаторий для нового номера «Доброго здоровья». Да, кстати, я сделал кое-какие исправления в статье про кишечник. Как только окажемся на месте – нужно немедленно перепечатать. Но вернемся к объявлению. Мне нужна удачная фраза, только ничего вульгарного, мы с вами не кукурузные хлопья рекламируем. Помните, джентльмены, что это не реклама, а именно объявление – в нем должно быть достоинство, авторитетность, которые и не снились всем этим торгашам… В общем, мне пришла в голову вот какая фраза. Нужно ее поместить под эмблемой Санатория Бэттл-Крик.

Доктор оглянулся через плечо на пыхтящего секретаря и его тщедушного помощника. Оба яростно скрипели карандашами, из последних сил поспевая следом. Они были похожи на беженцев, старающихся успеть к последнему уходящему поезду.

– Фраза красивая, энергичная, полная достоинства, но чего-то в ней все-таки не хватает. – Он снова описал восьмерку, чтобы они не отставали. – Пока она выглядит так: «Санаторий Бэттл-Крик: организованный отдых».