вывернутая наизнанку собачья шкура! Это уже было выше человеческих сил, и барон на пару мгновений отключился.

Когда он пришел в себя, то первым делом спросил у хлопотавшего над ним Баркова:

– Господин копиист, ведь вы же видели это?

– Что именно? – поинтересовался Иван.

– Как я вывернул наизнанку этого… пса?!

– Да-да, – подтвердил поэт, пряча улыбку.

Немец вскочил на ноги и подбоченился:

– А я всегда утверждал, что являюсь самым правдивым человеком на Земле! Мне же, представьте, не верят! Ну, теперь держитесь! У меня есть трофей!

Он вытащил из снега собачью шубу-личину.

– Вот, господа Фомы неверные! Вот доказательство моих слов, моей правоты!

– Господин барон, а как вы снова оказались рядом со мной как раз тогда, когда стало нужно? – в лоб ошарашил его вопросом Ваня.

Эта проблема занимала его с тех самых пор, когда с противником в степи было покончено и два трупа под снегом дожидались дальнейших действий архиепископской «стражи». (Надо бы и сейчас сразу оповестить о происшествии владыку, решил Барков.)

– Э-э-э, – замялся офицер. – Ехал со службы домой, я же живу здесь поблизости, и случайно наткнулся на вас.

– Случайно? – переспросил с иронией поэт.

– Ну да! – невозмутимо ответствовал самый правдивый человек на Земле.

Не выписал писец какого-то указу, Не внес его в Экстракт по судному приказу. Вошел в поветье[20] дьяк и дело то спросил. Еще-ста не готов, подьячий говорил. Взбесился Секретарь, велел подать железы, Хотел стегать плетьми, но сжалился на слезы. Е..ну только мать с наставкою сказал, Ярыгой, пьяницей, п…ой его назвал. Подьячий перед ним туда-сюда вертелся, Ей-ей-сте говорил, я пьяным не имелся. Мошенник, сукин сын, ты мне уж можешь лгать?!..

…Покончив с сим престранным делом и проводив телегу, на которую Дамиан с Козьмой погрузили трупы людей-псов, Иван, уже под утро, возвратился к себе в гостиницу.

Чуть ли не на пороге его встретил хозяин «Лондона».

– Чего тебе? – устало справился у господина Селуянова постоялец.

– Вам письмо-с, – подобострастно протянул Никодим Карпович серебряный поднос, на котором лежал изящный конвертик, запечатанный розовым сургучом.

– От кого?

– Не могу знать. Арап принес.

– Арап? – удивился Барков.

Откуда бы взяться в Вологде арапу?

Поднялся к себе в номер, по пути разглядывая послание. Конверт чудно пах воском и… розами.

– Явился, не запылился! – приветствовал хозяина с порога Прохор. – Чем попусту бр-родить, не лучше ль др-руга накор-рмить?

– Да будет тебе угощение, ненасытный, – заверил ворона поэт. – Погоди. Вот только прочту…

В конверт был вложен билет, на котором золотой вязью красовалось: «Господина Российской Академии копииста Баркова всепокорнейшее приглашают послезавтра в пять часов пополудни в дом его высокородия поручика Р…на, коий находится на набережной, у церкви Рождества Богородицы, на прием по случаю тезоименитства ее высокородия девицы…».

– И что делать станем? – решил посоветоваться с питомцем огорошенный Иван.

Но обычно говорливый Прохор словно воды в рот набрал.

Глава четвертая. Неудачливая искательница

Бородавское озеро, май 201… г.

До автостанции было недалеко, и Варя решила прогуляться по городу. Медленно бредя по улице, она принялась рассматривать прохожих, витрины, дома и все остальное, что только может приковать взгляд человека, бесцельно шатающегося по городу.

Оглядываясь, девушка отмечала все детали провинциальной жизни, так отличавшейся от московской. Взгляд ее фотографировал то старушек в платочках и опрятных платьях послевоенного покроя, то мужичков в кирзовых сапогах и кепках, то допотопные красные будки таксофонов – основательные, не похожие на привычные ей легкомысленные дюралевые грибки, почти исчезнувшие из столицы при всеобщем распространении мобильной связи.

В отличие от Москвы большая часть автомобилей здесь была отечественными «жигулями». Попадалось немало и почти сгинувших в первопрестольной «Москвичей», и даже пару раз мелькнула призраком прошлого «Победа».