– Это, – с сильно бьющимся сердцем Святослав повернулся к Эльге, и она подалась ближе к нему, – тот самый меч, который был с отцом, когда он… Или его с ним похоронили, да?

– Нет, – с неохотой ответила Эльга. – Это Поцелуй Валькирии – из Свинческа, а он взял с собой Волчий Зуб. И он утонул в Тетереве. Меч. Выпал из руки, когда отец сражался по грудь в воде… и река унесла его. Но так вышло куда лучше, чем если бы он попал в руки Маломира.

Лют покосился на Мистину; они видели, как Эльга и Святослав вдвоем смотрят на меч, а значит, разговаривают о нем. То, что Мистина в Плеснеске услышал от Красилы, они предпочли утаить от дружины.

– Древляне могли и налгать, – говорил Мистина. – Но если они сказали правду… это очень плохо. Это большое несчастье, и оно не станет меньше, если все наши о нем узнают. Но что проку знать? Если Волчий Зуб у Володислава, мы не увидим его раньше, чем возьмем добычу. Вместе с его головой.

А Лют мысленно добавил: ну а если будет случай его вернуть, не так уж худо, что о нем знаем только мы…

После клятвы князя богам дружина принесла клятву князю: каждый из воевод и бояр целовал свой меч, присягая на верность. Это была большая честь – приносить клятву при начале нового княжения, становиться камнем в основании нового славного века. Оба сына Свенельда сделали это в числе первых. Прошло то время, когда Лют на таких собраниях сидел на полу возле ног отца или старшего брата – теперь он занял место рядом с Мистиной, и меч его внушал восхищение и зависть.

Мысли всех собравшихся занимала грядущая война. О ней думали уже не первый месяц, к ней готовились, кое-кто уже успел отличиться. Свенельдич-младший ходил в набег на Малин. Свенельдич-старший по пути к Етону разбил деревскую дружину на Рупине. Равдан, смолянский воевода, отбил нападение Володислава на захваченный Нелепов, пока Тородд в Киеве сватал Эльгу за своего младшего брата Хакона.

Почти сразу, едва были подняты братины за богов, павших и предков, зашла речь о начале дела. Ждать было больше нечего: в Киеве собралась почти трехтысячная рать. За длинными столами сидело столько знатных, облеченных властью людей, сколько даже эта славная палата никогда еще не видела. Здесь были родичи Ингвара – его родные братья Тородд и Хакон, двоюродный брат Ингвар из Ладоги; были родичи Эльги – плесковские и шелонские князья, был Грозничар – черниговский князь, женатый на родной сестре Эльги, Володее. Со Святославом приехал его кормилец Асмунд – не происходя сам из княжеского рода, он приходился Эльге двоюродным братом и тоже был родным племянником Олега Вещего.

Оглядывая собрание самых роскошных «печальных» кафтанов, какие только можно соорудить из лучшей фризской шерсти, греческих шелков, свеаландских серебряных позументов и моравских зерненых пуговок, Мистина невольно думал: оно могло бы быть и еще роскошнее, привези он с собой Семирада или кого другого из Етоновых бояр. Попытку старого плеснецкого князя присвататься к Эльге он утаил даже от нее самой, надеясь, что отвадил Етона от этой мысли. Но и так множество знатных людей обещало споры и борьбу за воеводское звание в походе.

Уже почти двенадцать лет киевским воеводой при Ингваре был Мистина. Но Ингвара больше нет, а его наследник не унаследовал любви обоих родителей к Свенельдичу-старшему.

– Как выступать будем, княже? – начал Тормар.

Этот рослый, яснолицый человек с густыми русыми волосами и такой же густой рыжей бородой, немолодой и опытный, во всем облике которого сказывалась воинская мощь, с ожиданием смотрел на тонкого светловолосого отрока. Но перед ним был не просто отрок. Законный наследник правящего рода, Святослав воплощал всю его мощь и мудрость. Он окроплен жертвенной кровью Перунова жеребца и возведен на стол своих предков – теперь его устами говорят боги.

– Кто из вас знает пути в земле Деревской? – Святослав с высоты стола оглядел бояр.

– Я знаю, пожалуй, лучше других, – ответил Мистина. – И еще лучше – мой брат Лют, он почти десять лет прожил в Деревах вместе с отцом и не раз ездил с ним по дань. Он знает все те городцы и большие веси, куда древляне свозили дань по гнездам, и пути между ними.

– Сколько у вас из Свенельдовой дружины осталось людей? – спросил Тормар.

– Оружников четверо у меня, один среди гридей. Да двое торговых людей, но эти хорошо знают лишь Моравскую дорогу.

– Мало. Проводники нужны.

– Проводников на месте возьмем! – крикнул Ивор. – В Греческом царстве и то находили, а тут чего не найти. Как пойдем-то, княже? Всем войском или по дружинам?

– Я пошлю вызов Володиславу, – Святослав с решимостью взглянул на бояр, – пусть он соберет своих людей и готовится выйти со мной на ратное поле.

– Ты дашь ему выбрать время? – спросил Мистина. – И место?

Святослав смутился. Нельзя позволять противнику что-то выбирать, это он знал.

– Я назначу ему место и время.

– А если он не примет этот вызов? И нападет где ему будет сподручнее?

– Как – не примет? Ведь он потеряет честь!

– Он вот-вот потеряет свою землю, – напомнил Тородд. – И все племя свое.

– Какая ему честь? – воскликнул Хакон. – Маломир на Ингвара напал тайком, в засаде подстерег, о чести не думал. А тогда при Ингваре была лишь дружина малая. Ныне же мы тремя тысячами идем.

– Но если Володислав все равно будет разбит, он может хотя бы уйти с честью!

– Мы поможем ему! – сказал Мистина, и все удивленно взглянули на него. – Мы вынудим его собрать войско.

– Как? – с неохотой Святослав обратил к нему взгляд.

– Наступаем дружинами, с двух сторон – с устья Припяти до Ужа, и от Рупины по дороге на Малин. Веси и городцы разоряем. Древляне все бегут от нас вперед – с разных сторон к Искоростеню. Все, кто сможет, соберутся туда, к своему князю. И мы подойдем следом. Ему другого пути не останется, кроме как всю свою рать на поле вывести.

– Коли все разорять, то нескоро мы новую дань оттуда увидим, – вздохнул Честонег.

– Мне не нужна их дань! – воскликнул Святослав. – Мне нужна месть! Я хочу, чтобы за кровь отца они пролили реки крови! Чтобы кровь древлян наполнила по самые берега тот Тетерев, куда влилась кровь моего отца! Пусть там не будет дани целых десять лет, но пусть все знают: племя, что подняло руку на русского князя и его дружину, сгинет без наследка, как обры!

– Кого ты желаешь видеть своим воеводой? – спросила Эльга.

Святослав говорил то, что ему и полагалось. Но ее коробила эта ярость на лице и в речах тринадцатилетнего отрока. Люди вокруг нее не отличались милосердием к врагам, но они хотя бы знали, чего стоит человеческая жизнь. Жизнь своих, чужих… своя собственная. Для отрока же не существовало ничего, кроме него самого, и ничьи жизни не имели цены. Как сказал ей когда-то Ингвар, и умение миловать врагов приходит со зрелостью.

– Я хочу, чтобы воеводой был мой кормилец Асмунд.