Но пока почти ничего не происходило. Русы толклись возле всех изб, заходили внутрь, слышался грохот и стук – надо думать, обшаривали укладки, проверяли подполы, где они были. Из Стевидовой избы вытащили бабу с двумя младшими – пыталась спрятаться в подполе. Втолкнули к остальным.

А Ладовека ввели в избу – хорошо ему знакомую, но сейчас полную чужих людей. У стола сидела та женщина в белой длинной шубе на горностае; теплый платок белейшей шерсти она опустила на плечи, и голову ее обвивал белый шелковый убрус. Она единственная в избе сидела; вокруг нее стояли несколько мужчин, все в кольчугах и шлемах. У одного шлем был позолоченный, и в нем Ладовек сразу признал знакомого.

Мистина Свенельдич.

– Ты старший в этой веси? – спросил воевода.

– Я, – Ладовек без вызова, но прямо взглянул ему в лицо. – После брата моего, Ладомера… что на могиле Ингоревой голову сложил.

– Князь киевский, Святослав, приказал за кровь отца своего всю землю Деревскую выжечь и все реки ее кровью древлян наполнить. Но мать его, Эльга, не желает напрасного разорения и людям погибели. Поэтому выбирай. Или вы даете нам таль, клятвы покорности и дань – тогда останетесь в живых. А не хотите – мы забираем весь род ваш в полон, а избы сжигаем. И будет здесь место пусто.

– Как в Малине, стало быть, – Ладовек глянул на Свенельдича-младшего, что его привел и теперь стоял возле брата.

– Хуже. Негодные в челядь будут перебиты.

– Клятвы, значит, желаете… – Ладовек, уже готовый к самому худшему, пытался осмыслить, есть ли вбыль надежда выжить.

– Ты и другие мужи с дедовых могил земли съедите, что покоряетесь князьям киевским и не поднимете оружия против киян – ни нынешней зимой, ни до конца жизни. У тебя мы детей возьмем в таль, они будут жить в Киеве – год или два, а там поглядим. Отроков и девиц заберем каждого десятого в челядь. Дань – треть от жита, птицу и мелкую скотину, скору – сколько найдем. Коров и хлеба, чтобы вам до весны дожить, оставим.

При упоминании дани отроками и девицами Ладовек вздрогнул и хотел было возразить.

– Иначе… – Мистина быстро черкнул пальцем себе под горлом.

Не то привычность этого стремительного движения, не то спокойный и безжалостный взгляд его глаз заставили осознать: другого выбора нет. Другой – куда хуже предложенного, полная гибель. Ни племени, ни наследка…

Ладовек опустил голову. Сам воздух вдруг навалился на плечи, будто каменная гора.

Земля с дедовых могил… Величайшая святыня для каждого… деды будут послухами клятвы внуков… и позора их вечной неволи.

– Княгиню поблагодари, – так же спокойно, но непререкаемо посоветовал Мистина. – Она дарует вам жизнь.

Ладовек перевел взгляд на лицо женщины. Язык во рту будто окаменел.

За все это время она не сказала ни слова, он даже голоса ее не слышал. Смерть молчалива… Наверное, такой же она явилась брату Ладомеру – в последние его мгновения на свежей Ингоревой могиле. Била дрожь – не от страха за себя, даже не от страха перед гибелью рода, а от ощущения близости чего-то иного, необыденного, неземного. Будто века слились в этой молчаливой белой жене.

Но сейчас в глазах ее была жалость. Не в пример брату, смерть даровала Ладовеку милость пережить эту встречу.

* * *

В Искоростене знали, что после Коляды тысячное войско со стягом Святослава прошло вниз по Днепру, от Любеча в Киев. Все было ясно, что вот-вот начнется обещанная Величаром «гудьба». Володислав рассчитывал, что сам Святослав с основными силами русов будет наступать от Киева, по дороге на Малин. Почти сразу он и сам, со всеми, кого удалось собрать – сотен шесть ратников, – двинулся по той же дороге навстречу грозе, надеясь пополнить войско по пути.

Но не дошли и до половины пути. Навстречу по дороге тянулись беженцы со страшными рассказами: русы наступают, растекаясь крупными отрядами по весям, убивают всех, кто не успел убежать, избы сжигают, не оставляя ничего. Их так много, что противиться им – только гибнуть зря. Завидев дымы в стороне Днепра, весняки бежали в лес, в тайные городцы; бросали даже скотину, лишь бы уберечь жен и детей.

Всех мужчин из числа беженцев Володислав забирал в войско. Но не добравшись даже до Малина, он уже потерял все юго-восточные окраины и всех ратников, каких мог там набрать. Встречать русов с неполной тысячей, что у него сейчас была при себе, все старейшины считали безумием. Пришлось возвращаться на Уж – спеша изо всех сил, чтобы успеть собрать как можно больше людей для решающей битвы.

А когда Володислав вернулся в Искоростень, оказалось, что беда даже ближе, чем он думал. Одновременно такой же поток беженцев катился с востока, от устья Припяти. И сумевшие спастись уверяли, что Святослав именно там! А значит, это он с основным войском будет близ Искоростеня уже через два-три дня.

Окрестности Искоростеня забурлили: все избы предградья, все ближние веси были заняты беженцами. Княгиня Предслава целыми днями ездила по округе, принимая и пытаясь устроить их под крышу, обеспечить хотя бы самым необходимым. От подступающих киевских дружин многие бежали из домов, едва успев набросить кожух, и остались без ничего. У иных не нашлось даже кресала, чтобы развести огонь и погреться по пути. Почти все княжеские запасы уже были розданы. Жили в гумнах, в банях; чуть ли не в погребах. Ходили греться и спать в тепло по очереди. Ждали невесть чего. Даже если Володислав разобьет русь и можно будет вернуться по весям – как жить зимой на пепелище? Чем жить, когда все хозяйство порушено? Бабы причитали, и уже поговаривали, что полона ждут как избавления – там хотя бы в тепло посадят и покормят.

Одно было хорошо: все мужчины из беженцев, кто не попрятался по лесам, теперь собирались к Искоростеню. С каждым днем их становилось больше, рать деревская росла, как на дрожжах. Володислав, Величар, Коловей – все, кто хоть что-то понимал в ратном деле, – целыми днями обучали новых ратников. Даже Берест.

Однажды он наткнулся на беглецов из Доброгощи – соседней с Малином веси, где жила дальняя родня. Поговорили немного, но о других – о Здоровичах, Истомичах, Рощуках – в Доброгоще не знали. И как их искать теперь? Вся жизнь стала бурным морем, по нему носились щепки прежних семей и родов, и никто не знал, к какому берегу их прибьет. Если не утянет на дно. Если они не мертвы сейчас – все те добрые люди, что старались помочь малинцам в беде, пока это была лишь их беда.

По очереди с другими Берест ездил в дозор – навстречу русам. Видел в восточной стороне дымы горящих весей – трех, четырех, пяти… Каждый день дымы становились ближе. Через те места он проходил с княжьей ратью не так давно, по пути к Нелепову. До Искоростеня войску Святослава оставался какой-нибудь день пути.

– Завтра, много – через день, они здесь будут, – сказал Володислав, собрав своих новых бояр в обчине Святой горы. – У нас теперь полторы тысячи воев, у них – столько же или больше. Насколько больше – не ведаю. Там стяг Святослава, значит, он идет.