«Вирджиния» задержалась на острове, а Батон и Тарас с остальными вернулись домой, оставив Биргера, Вендлу и Моля заниматься восстановлением деревни.

Хотя ранение и не было опасным, у Леры началась лихорадка, продлившаяся несколько дней. Когда температура и жар стали помаленьку спадать, девушка начала восстанавливаться бульоном под строгим надзором хлопотавшей за ней бабы Дины и не отходившей от хозяйки Чучундры. А еще через пару дней попробовала встать с постели. Силы возвращались, но с утренними тренировками Лера разумно решила повременить. Тем более что ей и так запретил Батон, а сердобольная старушка и вовсе ничего не хотела слышать об отмене постельного режима. Шрам в подреберье, конечно, останется, но девушку это не беспокоило. «Главное, что не лицо», – верно заметила сиделка.

К тому же Лера наконец нашла объяснение своим чувствам и загадочным снам, лепту в понимание которых также внесла наблюдательная Дина. Лера до времени взяла с обрадованной старушки слово молчать, ожидая момента, когда сама будет готова рассказать Мигелю. Пыталась разобраться в себе. Было страшно и радостно одновременно.

Она уже свободно вставала и гуляла по набережной и деревне, а случай поговорить все никак не подворачивался. Мигель, как мог, окружал ее вниманием и заботой, к тому же стройка селения не без помощи островитян постепенно приближалась к концу.

Но над архипелагом висело тяжелое ожидание даты казни Никалунда, и Лера решила отложить разговор на потом. Ей ужасно не хотелось ехать, но приказом Верховной комиссии на оглашении приговора должны были присутствовать все участники и свидетели прошедших событий.

Поэтому, когда назначенный день неминуемо наступил, она покорно собралась и села вместе с Мигелем в один из прибывших за ними катеров.

За все время пребывания на Фарерах Лера еще ни разу не бывала в столице, и оказавшись на улицах Торсхавна, с любопытством глазела по сторонам. Здесь все было одновременно и привычно, и незнакомо. Широкие, начищенные мощеные улицы, ухоженные дома, аккуратно одетые жители, чинно прогуливающиеся и, в свою очередь, разглядывающие прибывшую делегацию. Все вокруг было как-то больше, лично для себя определила Лера. Конечно, а как еще должен выглядеть город, в котором живет правитель. Так, судя по всему, думала не она одна, поскольку Батону пару раз пришлось приструнить Паштета с Треской, то и дело порывавшихся заглянуть в одну из проплывавших мимо разукрашенных и пестрых харчевен. И у остальных нет-нет, да и разбегались глаза.

День выдался погожий, хоть и морозный. Кутавшаяся в мамин платок, кровь с которого так до конца и не удалось вывести, но из-за пестрого узора такни это было не слишком заметно Лера никак не могла свыкнуться с мыслью, что вся эта пестрота и оживление вот-вот будут омрачены чьей-то смертью. Единственным знаком, указывающим на серьезность момента, были иногда попадавшиеся приспущенные флаги.

Держа Мигеля под руку, она вместе со всеми квартал за кварталом приближалась к центральной площади. Когда наконец они вышли на нее, то сразу увидели установленный у здания мэрии большой деревянный помост и плаху, выточенную из широкого пня, возвышающиеся над головами все прибывающих зевак.

Заняв свои места, команды «Грозного» и «Вирджинии» ждали появления Верховной комиссии и Ульриха Семиброка. В толпе перешептывались, кивали в их сторону, кто-то показывал пальцем.

Наконец под бурные восклицания и овации к народу вышел Семиброк, за которым следовали представители комиссии, иногда для краткости именуемой просто Советом. Последним на помосте появился Балдер Никалунд со связанными за спиной руками, конвоируемый двумя стражниками.

– Разорвать мерзавца! – заревела толпа.

– Выдай его нам, Семиброк! – хрипло басил могучий, прокопченный горнилом кузнец, высясь над остальными.

Правитель красноречивым жестом призвал собрание к тишине.

– Друзья! Сегодня печальный день! Все вы знаете, что произошло и зачем мы здесь собрались!

– На дыбу его!

– Столько лет мы жили в мире и согласии, в нужный час объединяясь против общих внешних угроз. Мы поддерживали и заботились друг о друге. Но сейчас беда свалилась, откуда не ждали. Один из нас нанес вероломный удар в спину, угрожая безопасности всех Фарер, и лишь отвага и своевременные действия наших новых друзей смогли предотвратить трагедию!

– Давай без патетики, – поморщился Никалунд.

– Молчать! – рявкнули из Совета. Один из стражников ткнул приговоренного прикладом меж ребер.

– Вероломность, хитрость, расчетливость, повлекшие за собой множество разрушений и жертв, заслуживают самого сурового наказания! Вы знаете наши законы и какое решение вынес Совет! – повышая голос и, казалось, смотря на каждого из стоявших на площади, загремел Семиброк. – Я спрашиваю! Вы принимаете его?

– Принимаем! Принимаем! Принимаем! – хором подтвердило множество глоток.

– Балдер Никалунд! – стукнув по помосту посохом и призвав к тишине, громогласно провозгласил Семиброк. – По законам «Братства пара» за предумышленные действия против соседей, а так же заговор против Совета и правительства Фарерских островов, повлекший за собой смерти и угрожавший жизням всех обитателей архипелага, Верховная комиссия Торсхавна приговаривает тебя к вышей мере наказания – отсечению головы!

По собравшейся публике пронесся вздох.

– Решение принято единогласно и оспариванию не подлежит! Мое слово! Желаешь ли ты что-нибудь сказать?

– Я хочу подняться на Слаттаратиндур! Право последнего желания![17]

– Отказано! – опротестовал Совет. – Боги не примут тебя!

– Это против правил! – возмутился Балдер.

– Не тебе вспоминать о них, – презрительно отсек Семиброк. – Не затягивай!

– Хоть семью обними! – всхлипывала, глядя на него, Илва.

– Где ты была, когда я остался один? Ушла с ними, с повстанцами?!

– Как ты смеешь!..

– И вы. – Никалунд сверкнул взглядом на сыновей. – Трусы!

– Чтобы погибнуть?! – воскликнула Илва. – Как остальные?

– Последнее слово! Последнее слово! – заглушая ее возглас, заскандировала толпа. – Отбрехивайся давай!

– Когда вы все, наконец, поймете?! – стоя у плахи, выкрикнул Балдер. – На мне это не закончится. Рано или поздно найдется кто-то еще! Пока русские и их лодка находятся здесь, в нашей стране не будет покоя! А теперь их еще две! Пока они способны отдавать энергию, сувуройцы будут жить припеваючи! Почему только они? Что ты думаешь об этом, Ульрих? Неужели тебе не хочется одарить и своих людей?

Напряженно слушая прощальную речь, стоявший у всех на виду Семиброк обвел взглядом площадь, покручивая посох в руках.

– Столица не обделена ресурсами, – дипломатично ответил он. – Мы прекрасно справлялись все двадцать лет…