Ларри обогнал ее и ждал у лифтов, все еще ломая голову над поведением Эрно.

— Давай рассмотрим такой вариант, — сказал он Мюриэл, когда они оказались в кабине вдвоем. — Эрно узнает о Шланге и Луизе от Женевьевы. Шланг — воришка, и, как Эрно сказал мне, билеты красть в аэропорту выгоднее всего. Луиза — билетная кассирша. Поэтому он поручает обыскать ее под надуманным предлогом.

— Так.

— Но билетов у нее не оказывается. Поэтому он делает вывод, что этот дурачок просто молол языком. А через полтора месяца ее убивают. И он теперь не может сказать: я знаю, в чем тут дело.

— Потому что совершил ошибку. Пришлось бы признать, что он нарушил правила, устроил обыск, не имея на то оснований. И не потрудился сообщить полицейским о Шланге. Действующий от имени сирот адвокат выжал бы из Эрно и авиакомпании большие деньги, а начальство обвинило бы его в бездеятельности.

— Но потом его красавец племянник попадается, и Эрно задумывается, потому что искренне хочет спасти Коллинза. Не знаю, кто из них обнаружил, что камея у Шланга. Коллинз ли сказал Эрно, или он сам как-то разнюхал и сообщил Коллинзу, но так или иначе Эрно сообщает мне обрывочные сведения, чтобы не замараться самому. «Съезди, поговори с Коллинзом. И кстати, отправь повестку Женевьеве». Вроде бы все сходится, не так ли?

Они вошли в большую приемную прокурора и первого заместителя. Мюриэл остановилась у стола одной из секретарш, чтобы взять сообщения и большую пачку писем. В кабинете она закрыла дверь и попросила Старчека повторить все снова.

— То, что говорил нам тогда Эрно, было правдой, — заключил Ларри. — А сейчас он разозлился, потому что помог нам и тем не менее умирает в тюрьме.

Мюриэл, поджав губы, обдумала услышанное.

— Отлично, — сказала она. — Давай сюда герольдов. И нескольких свидетелей.

— Зачем?

— Я хочу сказать во всеуслышание. — Она высоко подняла руку и положила ему на плечо. — Ты был прав. Во всяком случае, почти. Ты прав. — Ее темные глаза сверкали как бриллианты. — Ты всегда прав, Ларри. — Слегка икнув, она опустила руку. — Ты прав, — повторила она и бросила на стол почту. — Доволен?

Услышав этот вопрос, он понял, что не совсем.

— Меня беспокоит кое-что относительно сбыта билетов. Тутанхамон или как его? Фараон.

— При чем здесь он? — спросила Мюриэл.

— Не знаю. Но хочу быть первым, кто напомнит ему о старых временах. Если Фараон близкий друг Шланга, он может даже отрицать все, что нам сообщила Женевьева, особенно если Артур доберется до него раньше меня и объяснит, что говорить.

— Ну, давай найдем его.

— Насколько я понимаю, Фараон — прозвище главы шайки, верно?

Мюриэл тоже так думала.

— Я свяжусь с ребятами из группы расследования гангстерских преступлений, — сказал Ларри. — Они помогали мне выяснить, была ли у Эрно связь с «Гангстерами-изгоями».

Мюриэл села на край своего стола, обдумывая все сказанное. Потом изумленно потрясла головой.

— Парень, ты принимал таблетки для развития ума.

— Ну да, — сказал он, — если я такой умный, что ж не подумал о колесах на чемоданах? Идя по аэропорту, всякий раз об этом думаю.

Мюриэл засмеялась этой шутке. На ней поверх платья без рукавов была курточка, и она сняла ее. Летом температура в здании редко опускалась ниже двадцати пяти градусов по Цельсию, даже когда кондиционеры работали на полную мощность. Кожа на ее плечах шелушилась. Когда она снова посмотрела на Ларри, вид у нее был уже куда более спокойный.

— Нет, Ларри, ты умный, — негромко сказала она и сделала паузу. — В Атланте ты буквально поколебал мой мир.

Об Атланте они не говорили — ни на обратном пути, ни потом. И сейчас Ларри не хотелось говорить об этом. В крайнем случае он решил сослаться на то, что выпил лишку. И с облегчением услышал, что Мюриэл имеет в виду другой эпизод.

— Знак равенства, который ты поставил между Родом и Толмиджем. У меня это несколько дней не шло из головы.

— Я вышел за рамки.

— Да, — сказала Мюриэл. — Конечно, вышел. Но я недоумевала, с какой стати ты сказал это мне? Словно бы проходил мимо и бросил: «Плохи твои дела». В чем дело, Ларри?

— Не знаю, Мюриэл. Наверное, думал, что был прав.

— Ну а какая тебе от этого польза? Или мне, если на то пошло?

Ему внезапно захотелось скорчиться от стыда.

— Извини, Мюриэл. Право же, мне следовало помалкивать.

Мюриэл явно хотела не этого ответа. Она неотрывно смотрела на него, и в ее глазах появилось нечто похожее на печаль — выражение, появлявшееся в них нечасто.

— Господи, Ларри, — негромко произнесла она, — когда ты стал таким умным?

— Просто я знаю тебя, Мюриэл. Я не знаю многого. Но знаю тебя.

— Пожалуй, знаешь.

В Атланте была минута, когда ему показалось, что ей этого хочется так же сильно, как ему. Теперь ее взгляд снова навел его на эту мысль. К чему это могло бы привести? Ни к чему хорошему. Из шкафа в углу он достал оставленные вещи: портфель и свидетельство своих потрясающих способностей предвидеть погоду — складной зонтик величиной с полицейскую дубинку. Показал его ей.

— Не такой умный, как ты думаешь, — сказал он.

Мюриэл села за стол, чтобы приняться за работу, и решительно покачала головой, выражая несогласие.

— Ромми это объяснит, — сказала Памела, когда Артур в шесть часов утра посадил ее в машину для очередной поездки в Редьярд. Она убеждала себя в этом всю ночь, но Артур подозревал, что так до конца и не убедила. После девяти месяцев работы в большом городе у Памелы начал прорезаться скептицизм. Оппоненты лгали ей. Судьи выносили несправедливые решения. Он даже слышал от нее несколько уничтожающих замечаний о мужчинах.

Однако сегодня Артуру не хотелось спорить ни с кем. Он сидел за рулем, но сердце его парило. В его постели только что спала рыжеволосая красавица, женщина с изящными плечами и золотистыми веснушками на спине. Он, Артур Рейвен, выбился из сил, занимаясь любовью с женщиной, которую желал. Желал так долго, что она стала символом желания. Он говорил с Памелой о деле, однако мысли его возвращались к Джиллиан, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы смех не вырвался из груди.

Да, она отбывала срок заключения. Дух его резвился на узком плато с глубокими ущельями по обеим сторонам. После нескольких месяцев напряженной работы обнаружилось, что Ромми виновен. И время от времени ему приходило на ум мрачное марево позора над Джиллиан. В эти минуты он вспоминал ее предостережение, что вскоре она его разочарует. Но потом, чуть ли не вопреки своей природе, позволял себе вновь погрузиться в какую-то сентиментальную радость.