Так память народа сохранила заветное знание: предки ездили на лошадях!

…Но сильного старика-шамана по-прежнему кеты будут называть Сенебат, что значит — сильный, надежный шаман, сильнее других шаманов. И по-прежнему число семь будет священным для них.

Всего этого не знали братья, сидевшие у костра при впадении Качи в Кем почти восемьсот лет назад. Альдо хотел казаться гордым, Чуй откровенно грустил…

Нет, Чуй теперь тоже не хотел уходить. Может, и правда кровь Диуга нехорошо отдавалась в нем, заставляла делать глупость за глупостью, но Чуй совсем не хотел идти на север. А все-таки невозможно было выносить этой гулкой тишины, вида этих опадающих на глазах шлейфов дыма от умирающих костров, и Чуй опять заводит разговор:

— А помнишь, как камлал Сенебат?

— Помню.

— Помнишь, он говорил не о тех, кто уходит на север, а почему-то именно о тех, кто грабит могилы. И что души ограбленных очень недовольны тем, кто их грабит.

— Помню. Сенебат еще говорил, что злые духи пожирают непослушных. Тебя там еще не сожрали?

Альдо пил крепкий чай, привезенный из Китая, усмехался.

— Мы себе сделаем лучше!

В голосе Альдо звучит непреклонная уверенность, и Чуй несмело улыбается. Не Альдо — Альдо смотрит в пространство. Улыбается себе и своим мыслям.

Конец мая 1293 года

Чуй любил Орду-Балык — красивый город, где между деревянных срубов бродили коровы и свиньи, а от юрты на окраине идти было триста шагов до каменных дворцов в самом центре.

Деревянные дома — срубленные из бревен избы, дома с крышами, подпертыми столбами, глинобитные дома за деревянными и глинобитными заборами. Магистральный канал для орошения посевов и садов бежал от бурного, несущего камни Уйбата; по улицам от главного канала протекали арыки поменьше.

Это был город, через который кочевник в драном халате гнал отару блеющих овец, где кипень весенних цветущих яблонь выплескивалась над глинобитным забором, и верблюд изгибал шею, срывал яблоневую ветку, задумчиво хрустел белыми цветами.

Бульканье арыков, глухой стук яблок, срывающихся с веток от ночного ветра, свист степного ветра, затихающего среди веток сада, — все это были звуки родного города.

Теперь этого города не стало. Нет-нет, монголы не стали разрушать домов… кроме домов своих врагов, тех, кто ушел с Абаханом воевать против Титухи. Не их вина, в конце концов, что большая часть домов в городе была домами их врагов.

Дурное предчувствие не обмануло Чуя. Где он, большой красивый дом из бревен лиственницы? Дом, где жил брат его матери Токуле? Где он, сам Токуле? Где оба его сына? Где остальные домочадцы?

О судьбе остальных Чую как раз рассказали: всех, в чьей лояльности сомневались монголы, переселяли в провинцию Дунбэй — в Маньчжурию, в город Чжаочжоу, при слиянии Сунгари и Амура. Всех домочадцев Токуле выслали, окружив его дом, чтобы никто не убежал. Сорок человек ушли и уехали на единственной арбе, в дом разграбили монголы.

Чуй содрогался, вспоминая собственный выбор; сейчас он вполне мог бы идти за арбой, по дороге в город Чжаочжоу, почти без пищи, через беспредельную степь.

Но если про домочадцев Токуле можно было узнать хотя бы это, — сам Токуле с сыновьями так и сгинул, бесследно исчез вместе с войском кыргызского кагана Аба-хана. Они, трое взрослых, здоровых мужчин, однажды вышли из города и так никогда не вернулись. Убиты? Сосланы в Дунбэй?

Титуха «потопил в крови и воде» восстание, разбил армию защитников на льду Кема, и всю ночь ловили, сбрасывали в воду живых и мертвых кыргызов.

Хан Хайду считал, что страна Хягас — его владение, а вовсе не Хубилая. Хан Хайду послал в помощь кыргызам своего военачальника Болочу. Приди Болоча в страну Хягас раньше Титухи, армии Аба-хана и Болочи стояли бы вместе, и трудно сказать, как могло повернуться все дело. Очень может быть, Титуха и не смог бы одолеть сразу две армии. Но ведь не зря же торопился Титуха! Уж, наверное, и он, и великий каган Хубилай знали, что потомки Мункэ считают страну Хягас своим владением. Не зря рывок Титухи был таким стремительным: разговор с великим каганом, и тут же, почти без подготовки, вперед!

План удался, Титуха опередил потомков Мункэ, которые могли бы защитить свое владение. А разбив и истребив кыргызов, Титуха разбил и войско Болочи, а из черепа Болочи велел сделать себе чашу для пиров.

О судьбе же армии кыргызов говорили разное, только вот никто не мог сказать: «Я видел это своими глазами».

Говорили, что монголы спустили под лед Кема всех воинов Аба-хана, живых и мертвых. Правду ли говорят? Неизвестно, но похоже на правду. Говорили, что монголы убили только тех, кто погиб в сражении; остальных, в том числе захваченных с оружием в руках, отправили в Дунбэй. Правда ли это? Чуй не решился расспрашивать. Рассказывали и про то, что часть воинов Аба-хана ушла, оторвалась от преследования и потом пристала к Болоче. Они погибли вместе с войском Болочи? Может быть. Они ушли через хребет, к хану Хайду? Кто знает… Они засели в тайге, в Саянах, и когда-нибудь еще вернутся? Это самое невероятное.

Одновременно шло переселение на Кем кыргызов и других тюрок, лояльных монголам. И тех, кто кочует, и торговцев, живущих в городе. Было много пустующих домов… Но приехавшие ставили юрты, не умея жить в больших бревенчатых домах и тем паче не умея жить в городе. Чуй видел юрты, поставленные на улицах и площадях, видел даже, как новый хозяин ставит юрту во дворе хорошего глинобитного дома, а сам дом использует как хлев. Остановить это все было некому: ведь армии кыргызских каганов больше нет.

В опустевшем, гулком Орду-Балыке можно было заходить в любые брошенные дома… и во дворцы, в том числе и во дворец кагана. Прожив всю жизнь в Орду-Балыке, Чуй впервые зашел во дворец каганов; взор его помутился от вида великого разорения, обломков недавнего величия.

Кровлю колонного зала 22x22 метра еще поддерживали 169 деревянных колонн, которые опирались на каменные базы. Каждая колонна была лиственницей, и каждую из них Чуй с трудом смог бы обхватить. Всего четыре месяца назад этот зал затопляла толпа молчаливых придворных с озабоченными лицами, высших офицеров войска кагана, иностранных дипломатов и богатейших купцов. Чуй невольно представлял себе всех этих людей: как они ходят между колоннами, разговаривают друг с другом, спорят о чем-то под гулким потолком торжественного зала.

К колонному залу с юга примыкал зал еще больший, 27x25 метров. Алебастровые панели этого зала покрывал растительный орнамент, а пол сверкал, отполированный то ли специальными усилиями, то ли сам собой, ногами многих тысяч людей, ходивших тут несколько веков.

Чуй заходил в библиотеку, прямоугольное здание возле дворца. Десятки тысяч томов хранились тут в зале, посредине которого по квадрату стояло 10 деревянных колонн на каменных базах. Только три самых главных служителя могли входить раньше в зал, где между колоннами стояли стеллажи с книгами.