— Он был одним из тех английских бандитов, которых казнили, когда я был губернатором Батавии. Я уверен, что вам известен этот случай, мефрау.

— Да, я хорошо его помню. Палачи Компании пытали обвиняемых в соответствии с их преступлениями, — ответила Катинка, по-прежнему глядя в глаза Сакине. Глубина страдания, которое она увидела в этих глазах, заинтересовала и позабавила ее. — Но я не знала, что вы в то время были губернатором. Значит, отца девушки казнили по вашему приказу? — спросила Катинка, и губы Сакины дрогнули и сомкнулись вокруг длинного белого пальца. — Я слышала, их распяли, — хрипло продолжала Катинка. Глаза Сакины наполнились слезами, хотя лицо оставалось спокойным. — Говорят, к ногам им прикладывали горящую серу. — Катинка почувствовала, как язык девушки скользнул по ее пальцу: Сакина горестно глотнула. — А потом сожгли руки.

Острые зубы Сакины сомкнулись на пальце, не настолько, чтобы причинить боль и тем более прокусить белую кожу, но в глазах девушки, заполненных ненавистью, была угроза.

— Я сожалею об этой необходимости. Этот человек был чрезвычайно упрям. Должно быть, такова национальная черта англичан. Чтобы ужесточить наказание, я приказал наложнице англичанина — ее звали Ашрет — и двоим его детям быть свидетелями казни. Конечно, тогда я ничего не знал о Сакине и ее брате. Но это была не моя жестокость, а политика Компании. Эти люди не отзывчивы на доброту, они считают ее слабостью.

Клейнханс вздохнул, сожалея о подобном упрямстве и несговорчивости.

По щекам Сакины медленно текли слезы, а Клейнханс продолжил:

— Когда преступники наконец признали свою вину, их сожгли. В хворост, сложенный у их ног, бросили горящие фитили, и для всех нас это было милосердным избавлением.

С легким трепетом Катинка извлекла палец из дрожащих губ девушки. С нежностью удовлетворенного любовника она погладила ее безупречную щеку; палец, влажный от слюны Сакины, оставлял на янтарной коже девушки темные следы.

— А что стало с той женщиной, наложницей? Ее вместе с детьми продали в рабство? — спросила Катинка, не отрывая взгляда от полных страдания глаз.

— Нет, — ответил Клейнханс. — Это самое необычное в этой истории. Ашрет бросилась в огонь и погибла в том же костре, что и ее английский любовник. Разве можно понять туземцев?

Наступило долгое молчание, и — словно облако закрыло солнце — день неожиданно показался хмурым и холодным.

— Я беру ее, — сказала Катинка так негромко, что Клейнханс поднес руку к уху.

— Прошу прощения, мефрау, но я не расслышал.

— Я беру ее, — повторила Катинка. — Эту девушку, Сакину. Я куплю ее у вас.

— Но мы еще не договорились о цене.

Клейнханс удивился: он не ожидал, что все пройдет так легко.

— Я уверена, что вы назначите разумную цену, если хотите продать мне и остальных ваших рабов.

— Вы очень сострадательны. — Клейнханс восхищенно покачал головой. — Вижу, история Сакины тронула вас, и вы хотите о ней позаботиться. Благодарю. Я знаю: вы будете хорошо с нею обращаться.

Хэл держался за решетку окна и передавал все, что видит, Аболи, державшему его на плечах.

— Они вернулись в карете губернатора. Втроем: Клейханс, Шредер и жена губернатора Ван де Вельде. Поднимаются по лестнице. — Он прервал свой рассказ и воскликнул: — Подождите! В карете еще один человек. Женщина. Я ее не знаю.

Дэниел, стоя у решетчатой двери, передавал его слова в одиночные камеры наверху.

— Опиши незнакомую женщину! — крикнул сэр Фрэнсис.

В этот миг женщина что-то сказала конюху Фридрикусу, и Хэл неожиданно узнал в ней рабыню, которую видел в толпе, когда их вели по площади.

— Она маленькая и молодая, почти ребенок, с Бали или, может быть, с Молуккских островов, судя по внешности. — Он помолчал. — Вероятно, смешанной крови и почти несомненно служанка или рабыня. Клейнханс и Шредер идут перед ней.

Дэниел передал его слова, и неожиданно сверху послышался голос Альтуды:

— Красивая? Длинные черные волосы собраны на голове, и в них цветы? Есть ли у нее на горле украшение из зеленого нефрита?

— Все точно так! — крикнул в ответ Хэл. — Только она не просто красива, она так прекрасна, что невозможно описать. Ты ее знаешь? Кто она?

— Ее зовут Сакина. Это та женщина, за которой я пришел с гор. Моя младшая сестра.

Хэл видел, как Сакина поднимается по лестнице, двигаясь с легкостью и изяществом листа на осеннем ветру. Когда он смотрел на девушку, мысли о Катинке отступали. А когда она исчезла за дверью, свет, пробивавшийся в темницу, словно померк, а стены показались еще более холодными и сырыми.

Вначале всех удивляло обращение с пленниками в темнице замка. Им разрешали каждое утро вытаскивать ведро с испражнениями, и они тянули жребий, чтобы получить такую возможность. В конце первой недели один из рабов Компании, работавших на полях, привез на запряженном быками возу свежей соломы, и им разрешили выбросить кишевшую паразитами старую солому, устилавшую пол. По медной трубе в чан постоянно поступала свежая вода из ручья, стекавшего по склону горы, поэтому больше никто не страдал от жажды. Каждый вечер из кухни приносили буханку грубого черного хлеба размером с тележное колесо и большой железный котел. Котел был полон очистками и обрезками овощей, сваренных с мясом тюленей, которых ловили на острове Роббен. Это блюдо было вкуснее и питательнее, чем их обычная пища на борту корабля.

Услышав, как они говорят об этом, Альтуда рассмеялся.

— Они и быков своих хорошо кормят. Безмозглый скот лучше работает, когда сыт.

— Ну, мы здесь не перетрудились, — сказал Дэниел и довольно похлопал себя по животу.

Альтуда снова рассмеялся.

— Поглядите в окно, — посоветовал он. — Им надо достроить крепость. Вы недолго будете здесь сидеть. Поверьте.

— Эй, Альтуда! — крикнул Дэниел. — Твоя сестра не англичанка, значит, и ты не англичанин. А почему ты так хорошо говоришь по-нашему?

— Мой отец был родом из Плимута. Сам я там никогда не был. Вы знаете это место?

Ему ответил громкий хохот, хлопки и реплики. Ответил за всех Хэл:

— Клянусь Господом, кроме Аболи и остальных африканских разбойников, мы все из Девона. Ты один из нас, Альтуда.

— Ты меня никогда не видел. Должен предупредить, что я на вас не похож, — сказал Альтуда.

— Если ты хотя бы вполовину так хорош, как твоя младшая сестра, с нас этого довольно, — ответил Хэл, и все расхохотались.

В первую неделю плена они видели старшего тюремщика, сержанта Мансеера, только когда приносили котел с едой или меняли солому, но на восьмое утро дверь, ведущая в темницу, неожиданно с грохотом распахнулась, и Мансеер крикнул вниз:

— Эй вы, построиться по двое. Смоете немного своей грязи и вони, а то судья задохнется еще до того, как отправит вас к Стадиг Яну. Выходите, встряхнитесь.