Белаш, сидевший в президиуме, встал, прошёл к трибуне с бумагами:

— Товарищи, отрешения настоящего съезда зависит судьба не только повстанчества, но и Южного фронта, а может быть, и революции, — начал он. — Колчак подходит к Волге, Шкуро и Слащёв рвут наш фронт. Деникин занял Луганск и отбросил 8-ю армию на Донец, 9-я отступила за Маныч, 10-я дерётся с Врангелем в районе Великокняжеской. Положение такое, что вот-вот начнётся общее наступление врага. Мы раньше недооценивали силы Деникина, не видели его тыловых формирований и помощи ему Антанты. Разведка доносит нам о движении к фронту новых кавалерийских колонн, новых эшелонов. А что даём фронту мы? Необузданную партизанщину, грызню и склоки. Налицо у нас внутренний фронт, товарищи — григорьевский. Озеров и иже с ним утверждают, что Григорьевым руководит партия левых эсеров, я же считаю, что за спиной Григорьева если не сам Деникин, то его офицеры. Так что и слепому ясно, григорьевщина — это контрреволюция. Из этого надо исходить в наших действиях, а не ругать большевиков; какие бы они ни были — они наши союзники. Поэтому я призываю; первое — оружием протестовать против Григорьева, второе — сохранить дружественные связи с большевиками и третье — нашу бригаду развернуть в дивизию. Не далее как вчера я говорил по телефону с командармом, и он дал на это добро.

— Наконец-то, — послышались одобрительные голоса из зала. — Уж не Григорьев ли выдавил из них это согласие.

— Мы сегодня, товарищи, — продолжал Белаш, — располагаем резервом, вместе с безоружными, 50 тысячами бойцов. По штату Красной Армии мы имеем право даже на армию. Но, как говорится, Москва не сразу строилась. Давайте развернём пока дивизию и наименуем её Первая Украинская Повстанческая дивизия имени батьки Махно. В состав её войдут три бригады. По командирам имеет слово Нестор Иванович.

Махно не пошёл к трибуне, а, встав за столом, начал зачитывать с листа, видимо, заранее оговорённые кандидатуры командиров бригад:

— Командиром первой предлагается Василий Куриленко, вторым комбригом будет Виктор Белаш, комбригом третьей — Петренко-Платонов. Я думаю, возражений не будет. Эти товарищи показали себя только с лучшей стороны.

— А кто же тогда вместо Белаша на штаб? — послышался вопрос.

— Штаб возглавит Озеров.

— Он же эсер.

— Ну и что? А привёз нам его большевик Дыбенко с самой лучшей аттестацией. Мы не можем уподобляться коммунистам, сажая на все должности только анархистов. Хорошему специалисту мы всегда рады, к какой бы партии он не принадлежал. Лишь бы не был монархистом и черносотенцем. Яков Васильевич показал себя с лучшей стороны. Так что, Виктор, передавай ему все дела и впрягайся полностью в боевую работу.

— А кого пошлём к Григорьеву? — спросил Озеров.

— Главой делегации, конечно, Алексея Чубенко. Он у нас по части дипломатии дока. Остальных пусть съезд предлагает. Ещё человек трёх-четырёх и довольно.

Съезд предложил Михалева-Павленко, Симоненко, Чермалыка и Коровицкого.

После принятия решений и резолюций по всем вопросам уже далеко за полночь стали расходиться и разъезжаться делегаты.

Новоиспечённых комбригов Махно пригласил к себе в номер вместе с начальником штаба. Рассадив всех, Нестор сказал:

— Полагается новых комбригов обмыть, но сначала закончим с делами. Итак, комбриг Куриленко, под твоим началом будет четыре полка 7-й и 8-й Заднепровские, Новоспасовский и Греческий, это 10 тысяч штыков, 200 сабель, 40 пулемётов и катер. Поскольку твой фронт пройдёт по берегу моря на 60 километров, твоя задача — зорко следить за противником и не допустить высадки десанта. И ещё твой участок — 15 вёрст против Дона. Ясно?

— Ясно, Нестор Иванович, но почему всего 200 сабель, когда я с ними обскачу берег?

— А катер? И потом, Василий Васильевич, ты же кавалерист и можешь в два счёта удвоить, утроить сабли. Я тебя знаю. Теперь комбриг-2, Виктор Белаш, у тебя, пожалуй, самый ответственный участок, что-то он полюбился генералу Шкуро, поэтому у тебя будет 13 тысяч штыков, 50 пулемётов, 2 бронепоезда и Тоже 4 полка, из них один кавалерийский в 700 сабель, чтобы ты мог хоть как-то противостоять Шкуро.

— Патронов бы, — с горечью вздохнул Белаш.

— За патронами организуй диверсионные группы и засылай к белым в тыл, иного выхода нет. Ставя группам одну задачу: нападение только на склады с боеприпасами. На красных, я вижу, надеяться нечего. Теперь, комбриг-3, Петренко, у тебя будет три полка — Покровский, Ореховский и Паталахи, всего 5 тысяч штыков, 50 сабель и 10 пулемётов. Ты, Петро, занимаешь стык между 1-й и 2-й бригадами по фронту не более 10 вёрст.

— Но когда же наконец штабарм помимо указаний и телеграмм пришлёт нам наконец патроны? — возмутился Петренко.

— Спроси, что полегче, — сказал Махно. — У нас уже возникла идея организовать в Гуляйполе свои заводы по выпуску оружия. Шашки, сабли на заводе Кригера уже начинаем ковать. В перспективе патронный бы завод построить, чтоб Москве не кланяться. Да где найти специалистов? Да, чуть не забыл, Виктор, тебе придаётся аэроплан, используй его для разведки Деникинского тыла. Но сам чтоб не летал. Слышишь? Не дай бог собьют, обезглавишь бригаду.

— А ты-то не на нём ли как-то летел из Мариуполя, — напомнил Белаш.

— Я летел в Гуляйполе по своему тылу. Сравнил тоже. Узнаю что летаешь, накажу.

— Пора кончать, батько, — сказал позёвывая Куриленко. — Вот-вот солнце взойдёт, надо хоть часок вздремнуть.

— А обмывка?

— В другой раз, и так голова от съезда вспухла.

И все согласились с Куриленко, что с утра пить самогон не хорошо: какой пример от того рядовым? Махно не возражал.

Советская республика находилась в отчаянном положении. Только на подавление григорьевского мятежа было брошено 30 тысяч штыков, кроме этого 84 тысячи были отвлечены на усмирение крестьянских восстаний, беспрерывно вспыхивавших то в одной, то в другой, а то и сразу в нескольких губерниях. Всё упиралось в землю, которую большевики безвозмездно обещали крестьянам, идя к власти, и отобрали, взяв власть. Особенно возмущали крестьян действия продотрядов, бесцеремонно выгребающих из амбаров с таким трудом выращенный хлеб.

В этот неугасающий костёр народного возмущения подбрасывали горючего материала и чекисты своей жестокостью.

Только в Махновии — куда де-факто входило шесть уездов Екатеринославской губернии и куда, по понятным причинам, боялись совать нос продотрядчики, а всё руководство избиралось самим населением, всё складывалось по-другому. Крестьяне, понимавшие, что с приходом Деникина вернутся помещики, не только всячески поддерживали Повстанческую армию, но и собрали 200 вагонов хлеба и отправили своему побратиму — Революционному Петрограду! (С лёгкой руки Махно Гуляйполе считалось «вторым революционным Питером».)

Сразу после съезда Махно вызвал к себе Белаша, обрадовал новостью: