Даже Степан Аркадьич, провожая Маленького Стиву, обычно веселого, а теперь тревожно сверкающего глазами, крикнул ему вдогонку:

— Не бойся, Маленький Самовар! Мы скоро увидимся вновь!

Облонский, проделывая определенную внутреннюю работу, старался отогнать от себя неприятные воспоминания о том, что он видел в подвале у Каренина.

«Здесь нет никакой связи», — уверял он сам себя, имея в виду загадочные опыты Алексея Александровича и нынешнее поголовное изъятие роботов.

— Ведь мы сделали в свое время все, чтобы теперь полностью довериться нашим лидерам, — внушал он жене, когда ее добрую и степенную Доличку увели. — Ведь сделали же?..

Шестеренки жизни вновь закрутились, и со временем тревожная неразбериха, связанная с отъездом Маленького Стивы и Долички, сменилась в доме радостным ожиданием, когда начались приготовления к свадьбе Кити Щербацкой и Константина Левина.

Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы церковь. Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон, толкаясь, споря и заглядывая сквозь решетки.

Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами II класса вдоль по улице; их бронзовое покрытие защищало от любой непогоды, позволяло не замечать опасной изморози, которая без должной защиты грозила обернуться ржавчиной.

Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми шлейфами, то мужчины, снимая шлемы или черную шляпу, вступали в церковь. В самой церкви уже были включены обе люстры и все свечи у местных образов.

Окна церкви, настроенные по случаю модным тогда техником-осветителем, ярко и празднично сияли сценами из жизни Спасителя, одно схематическое изображение плавно сменялось другим. Сияние этого богато оформленного дисплея на красном фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и подрясники, и стихари — все было залито светом.

Не хватало только влюбленной пары. Каждый раз, как раздавался скрип отворяемой двери, говор в толпе затихал, и все оглядывались, ожидая видеть входящих жениха и невесту. Но дверь уже отворялась более чем десять раз, и каждый раз это был или запоздавший гость или гостья, присоединявшиеся к кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая II/Жандармов/56, присоединявшаяся к чужой толпе, налево. Галеновая капсула распространяла по церкви свои успокаивающие волны, однако этого было недостаточно, чтобы развеять установившуюся тревожность. И родные, и посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания.

Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь, поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и гости старались делать вид, что они не думают о женихе и заняты своим разговором.

Наконец одна из дам, взглянув на своего I/Стража времени/36, сказала: «Однако это странно!» — и все гости пришли в беспокойство и стали громко выражать свое удивление и неудовольствие.

Кити в это время, давно уже совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой ожидала в зале дома Щербацких. Позади нее стояла сиявшая розовым цветом Татьяна — один из последних роботов-компаньонов, оставшихся в Москве. Кити позволили на некоторое время отложить отправку робота на «корректировку» в связи со свадьбой, и все благодаря связям ее отца, у которого в Министерстве служил друг детства. («Девушка не может выйти замуж без успокаивающего присутствия ее робота-компаньона», — настаивал князь; между тем по всей России невестам без связей в высших кругах пришлось как-то обходиться самим). Татьяна стояла и смотрела в окно, уже более получаса мурлыкая колыбельную, чтобы уберечь свою хозяйку от нервов ожидания.

Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака ходил взад и вперед по своему номеру, следом за ним ходил Сократ, лязгая бородой (ему, как и Татьяне, предоставили отсрочку благодаря связям и заслугам князя). Они беспрестанно высовывались в дверь и оглядывали коридор. Но в коридоре не видно было робота II класса, которого он послал за забытой манишкой. Она была оставлена дома Степаном Аркадьичем, который винил во всем Маленького Стиву, точнее, его отсутствие. Облонский был уверен, что его всегда внимательный к деталям робот-компаньон захватит все необходимое. И у него совершенно вылетело из головы, что дорогой друг был сейчас в Технологическом Комплексе во Владивостоке — в глубоком сне, он лежал на верстаке с распущенными механическими кишками.

Пока Сократ в отчаянии носился по комнате, Левин обратился к спокойно курившему Степану Аркадьичу.

— Был ли когда-нибудь человек в таком ужасном дурацком положении! — говорил он.

— Да, глупо, и я чувствую себя ужасно виноватым, — подтвердил Степан Аркадьич, смягчительно улыбаясь. — Я просто-напросто чурбан в отсутствии моего робота! Но успокойся, сейчас привезут.

— Нет, как же! — со сдержанным бешенством говорил Левин. — И что как вещь потеряна! — вскрикнул он с отчаянием.

— Нет, не потеряна, — возразил Степан Аркадьич.

— Ее могли потерять. И, наверное, потеряли, — настаивал Сократ.

— Уж этим не поможешь, — сказал Облонский и зло посмотрел на Сократа, страстно желая, чтобы и этот несносный робот оказался там, во Владивостоке. Повернувшись к Левину, он сказал:

— Подожди немного! Он скоро вернется!

Жениха ждали в церкви, а он, как запертый в клетке Охотничий Медведь, ходил по комнате, выглядывая в коридор.

Наконец в комнату влетел II/Посыльный/470 с рубашкой, висящей между вытянутыми манипуляторами, — он был похож на собаку с подбитым перепелом в пасти.

Через три минуты, не глядя на своего I/Стража времени/8, чтобы не растравлять раны, Левин бегом бежал по коридору.

— Уже одиннадцать тридцать, — простонал Сократ, торопясь за хозяином, — одиннадцать тридцать одна! Мы опаздываем, мы катастрофически опаздываем!

— Уж этим не поможешь, — вздохнул Степан Аркадьич и бросил сигарету в пепельницу, где она зашипела, была измельчена лезвиями и тотчас исчезла.

— Приехали! — Вот он! — Который? — Высокий желтый робот? — Да нет же, дурья твоя башка! Хозяин робота! Довольно молодой! — заговорили в толпе, когда Левин, встретив невесту у подъезда, с нею вместе вошел в церковь.

Степан Аркадьич рассказал жене о причине замедления, и гости, улыбаясь, перешептывались между собой. Левин ничего и никого не замечал; он, не спуская глаз, смотрел на свою невесту.

Все говорили, что она очень подурнела в эти последние дни и была под венцом далеко не так хороша, как обыкновенно; но Левин не находил этого. Он смотрел на ее высокую прическу с длинным белым вуалем и белыми цветами, на высоко стоявший сборчатый воротник, особенно девственно закрывавший с боков и открывавший спереди ее длинную шею, и поразительно тонкую талию, и ему казалось, что она была лучше, чем когда-нибудь, — не потому, чтоб эти цветы, этот вуаль, это выписанное из Парижа платье и нежное сияние, исходящее от Татьяны, прибавляли что-нибудь к ее красоте, но потому, что, несмотря на эту приготовленную пышность наряда, выражение ее милого лица, ее взгляда, ее губ были все тем же ее особенным выражением невинной правдивости.