– Время от времени.

– Ищешь плохих девиц?

Бенфилд бросил взгляд через плечо на адвоката, потом неловко зашевелился на своем стуле:

– Да, в общем.

– А ты слышал о Таракане, Бенфилд?

Тот покачал головой.

– Это было во всех газетах, ты не читаешь газет?

– Нет.

– Но ты знаешь, как читать, не так ли? И знаешь, как писать?

– Да.

Рис кивнул, потом вытащил новый конверт из плотной коричневой бумаги, достал из пакета ксерокопии записок Таракана, положил их рядом с фотографиями.

– Ты видел это раньше?

– Нет, сэр.

– Удивительно. Помнишь, как ты написал по моей просьбе свою фамилию и имя? Сначала левой рукой, потом правой. Так вот, почерк никогда не врет, даже если его пытаться изменить. Ты ведь знаешь, чем занимается графолог, не так ли? Два графолога независимо друг от друга установили, что эти записки писал ты, но только левой рукой.

– Они лгут,– тихо сказал он.

– Лгут? Они эксперты в своей области, Бенфилд. И судья не заподозрит их в обмане. Так же, как и жюри.

– Оставьте меня в покое! – завопил Бенфилд. – Я впервые вижу эти бумаги!

– Мы разговаривали с мистером Пьетро, хозяином твоего дома,– продолжал Рис. – И он сообщил мне, что ты, бывало, возвращался поздно ночью, а потом снова покидал свою комнату. Куда ты ездил?

– Просто… В разные места.

– Какие именно? Голливудский бульвар? Куда еще?

– Просто так, люблю кататься.

– А твоя мама? Ты ее навещаешь?

Голова Бенфилда вздернулась.

– Моя мать? Оставь ее в покое, черномазый подонок! – Он почти кричал.

Рис улыбнулся и кивнул. Он откинулся на спинку кресла, наблюдая за глазами Бенфилда.

– Бенфилд, у нас есть доказательства. У нас есть свидетели, которые подтвердят, что ты ездил по Голливудскому бульвару. Мы знаем все, что нам нужно. Почему ты сам не расскажешь нам об этих четырех женщинах?

– Нет… нет… – Он затряс головой, лицо его покраснело.

– Четыре женщины. – Взгляд Риса стал еще жестче. – Задушенные, изнасилованные, брошенные прочь, словно мусор. А эта выдумка с тараканами – в самом деле, крайне смешно. Тот, кто сделал это, в самом деле ненормальный, правда? Ты согласен?

– Оставьте меня… оставьте меня одного!

– Тот, кто совершил это – тронутый, и его место в больничной палате. Я видел твое дело, Бенфилд. Я знаю, ты был в Ратморе.

Лицо Бенфилда стало багровым, глаза налились. Он бросился на Риса, рыча словно зверь, и Цейтговель тут же прыгнул на него сзади. Одной рукой Бенфилду удалось схватить Риса за горло. Трое мужчин несколько секунд боролись, потом Цейтговелю удалось схватить Бенфилда и завернуть его руки за спину. Он защелкнул на его запястьях наручники.

– Ты… дрянь! – вопил Бенфилд. – Черномазая дрянь! Ты не посмеешь отправить меня туда обратно!

Рис поднялся, колени у него дрожали. Горло горело, на нем остались кровоподтеки.

– Я пойду, выпью чашку кофе,– хрипло сказал он, с трудом переводя дыхание. – И когда вернусь, то лучше тебе приготовиться к беседе со мной, или я возьмусь за тебя по–настоящему. Понятно? – Он несколько секунд смотрел на Бенфилда, потом перевел взгляд на Мерфи. Адвокат сидел прямо и неподвижно, глаза его стеклянисто блестели. Рис повернулся и пошатываясь вышел из комнаты для допросов.

Палатазин ждал снаружи, внимательно перебирая содержимое папки. Когда он поднял голову, Рис увидел синие круги вокруг его глаз.

– Как он? – спросил Палатазин.

Рис пожал плечами и потер горло.

– Чувствительный тип. Я попробовал обычную линию насчет матери, так он как взвился… Кто бы мог подумать, а?

– Происходит что–то странное. Следуя вот этому. – Палатазин помахал папкой. – Беверли Тереза Бенфилд умерла в результате падения с лестничной площадки в 1964 году. Она несла с собой чемоданчик, очевидно, собираясь сбежать от своего шестнадцатилетнего сына Уолтера. Это произошло в середине ночи, соседи слышали какие–то крики, но коронер посчитал смерть несчастным случаем. Во всяком случае, совсем недавно Бенфилд упомянул о своей матери в разговоре с Пьетро. Я решил, что эта линия может дать эффект, поэтому и рекомендовал тебе. Кроме того… – Он вытащил из кармана рубашки свой блокнот. – Он использовал ткань, намоченную смесью химикалий, принесенных с работы. Анализ, проведенный в лаборатории показывает, что вдыхание такой смеси в замкнутом помещении кабины способно привести к летальному исходу. Вот что интересно – по их мнению Бенфилд выработал в себе невосприимчивость к этим парам, подобно тому, как это бывает и с тараканами. Теперь вопрос – почему он перестал их убивать? Если он тот, кто нам нужен, почему он изменил свой стереотип поведения?

– Потому что он ненормальный,– сказал Рис.

– Возможно. Но даже ненормальные ведут себя в соответствии с какой–то системой. Ну, кажется, теперь моя очередь. Одолжи мне сигареты и спички.

Рис сунул два пальца в нагрудный карман рубашки и передал Палатазину пачку “Кента” и зажигалку.

– Удачи,– сказал он вслед Палатазину, который вошел в комнату для допросов.

Бенфилд сидел, опустив голову на грудь. Палатазин сел рядом, отодвинув в сторону фотографии и ксерокопии. Он закрыл затем папку с делом по поводу смерти Беверли Бенфилд и положил ее на стол рядом с фотографиями.

– Хочешь сигарету, Уолтер? – спросил он.

Бенфилд кивнул. Палатазин зажег для него сигарету, аккуратно вставил фильтр между губами Бенфилда.

– Когда меня отпустят? – спросил Бенфилд.

– Не все сразу, Уолтер. Сначала нам нужно поговорить.

Глаза Бенфилда сузились:

– Я вас знаю. Вы тот полицейский, который стрелял в меня.

– Да, это был предупредительный выстрел в воздух. Я пытался предохранить тебя от остальных. Они могли застрелить тебя.

– О?

– Снимите с него наручники,– приказал Палатазин Цейтговелю. Детектив хотел возразить, потом пожал плечами, вытащил из кармана ключи и открыл наручники. Бенфилд глубоко затянулся сигаретой, внимательно наблюдая за Цейтговелем, который снова опустился в свое кресло.

– Как ты теперь себя чувствуешь? – спросил Палатазин.

– Нормально.

– Очень хорошо. Я знаю лейтенанта Риса, он иногда бывает вспыльчив. Меня зовут Энди. Ничего, если я буду называть тебя Уолтер?

– Я не против. Послушайте, пусть этот ниггер больше не трогает меня, ладно?

– Надеюсь, что не станет. Наверное, он с тобой разговаривал насчет Таракана?

– Да. Я сказал ему, что не знаю, о чем идет речь.