Вместо Менгу Гурцат оставил командовать отрядом своего приближенного тургауда Техьела Плешивого, наказав ждать три полных дня. Гурцат помнил объяснения Драйбена столь же хорошо, как и сказки своего народа. В преданиях человека, уходящего навстречу неведомой опасности, соратники всегда ожидают три дня и три ночи. Если Гурцат и никто из его людей не вернется, Техьел может смело возвращаться на полдень и сообщить эту весть войску. Дальше туменчи пусть решают сами.

Под зачарованными взглядами Непобедимых Драйбен первым подошел к стене в том месте, где лежали два валуна, и бесстрашно шагнул прямо в камень, исчезнув в его черной плоти. Спустя мгновение нардарец вернулся обратно из Ничего и громко сказал:

— Тропа на месте, никуда не подевалась. Иди за мной, хаган.

Гурцат неуверенно потрогал поверхность скалы, покачал головой, когда увидел, как его ладонь беспрепятственно погрузилась в казавшийся непреодолимым монолит, едва заметно усмехнулся и, не оборачиваясь, вошел в тело скалы. Сразу за Гурцатом из мира людей исчез зажмуривший от восторженного ужаса глаза Менгу (волшебство! Настоящее волшебство!), осторожно двинулась вперед хмурая Илдиджинь, шаман, беспрестанно бормочущий какие-то заклятия, и, наконец, остальные.

— Это и есть Тропа? — спросил хаган у Драйбена, не без удивления рассматривая непонятный мир, в котором светило тусклое лиловое солнце, окрашивая лица людей в неприятный синюшный цвет, и росли черные цветы. Самые яркие краски принадлежали не зеленоватому небу или мрачным скалам, а дороге желтые плитки в шесть углов, плотно пригнанные друг к другу и слабо светящиеся.

— Какое все чужое… — протянула жена хагана, но все-таки присела и сорвала цветок. Черный бутончик тотчас рассыпался в пальцах Илдиджинь в прах, а на месте голого стебелька возник новый венок из лепестков.

— Идем, — бросил Гурцат и посмотрел на Драйбена. — Здесь не страшно. Ты врал, говоря, будто нас станут пугать.

— Сейчас не пугают, — пожал плечами нардарец. — А за поворотом, может быть, мы наткнемся на такое чудовище, что даже у самого смелого остановится сердце.

Впереди шли пятеро нукеров, за ними Драйбен, потом Гурцат и Илдиджинь. Спину повелителя прикрывали Менгу с Берикеем, а позади всех тащился шаман, постоянно сплевывавший и злобно посматривавший на поднимавшиеся за пропастью горы. Саийгин понимал, что бесполезно взывать к Заоблачным — в этом мире не было богов, с которыми мог бы говорить шаман мергейтов. Здесь жил только один бог. Очень древний и опасный. Саийгину с самого начала не нравилась затея хагана, однако владыка Степи не желал ничего слушать.

Когда Драйбен около года назад впервые ступил на Тропу, ему пришлось собрать в кулак все свое мужество для того, чтобы преодолеть жалкие полторы тысячи шагов от входа до пещеры. Во время его прошлого посещения дорога выглядела совсем по-другому: шла не под уклон, а вверх, более прихотливо изгибалась; плитки, покрывающие грунт, имели форму квадратов, и вовсе не желтых, а зеленовато-синих. Тогда Драйбену встретились самые невероятные твари, наиболее жуткой из которых оказалось чудовище, которого он так боялся в детстве, — огромный клыкастый вурдалак, по деревенским преданиям, живший на заброшенном кладбище неподалеку от замка Кешт. Когда маленький эрл вел себя плохо, нянька обычно грозила, что ночью явится чудовище и заберет его к себе в склеп…

Тропа действительно менялась раз от раза. Сегодня Хозяин не стал выпускать на дорогу чудовищ, призраков или бестелесных летучих теней, и путь к его жилищу больше напоминал ухоженный тракт в Нарлаке. Тамошний кениг прославился своей фразой о том, что величие страны доказывается хорошими дорогами. Вот и мостили в полуночной империи тракты меж городами каменными плитами или, на худой конец, кирпичом…

Пещера встретила гостей тишиной, но Менгу почему-то насторожился мергейту показалось, будто он услышал отзвук человеческой речи. Впрочем, нукеры, отлично знающие свое дело, быстро и тщательно обыскали большой зал с висящими на потолке сосульками и не нашли ни одной живой души. Единственно, их заинтересовало серое каменное изваяние, похожее очертанием на присевшего у стены человека в халате, невысоком тюрбане и сапогах, но позванный степняками Драйбен, критически глянув на находку, успокоил: мол, ничего страшного, игра природы. Да, смахивает на человека, но ничего больше.

"Интересно, — мелькнула мысль у нардарца, когда он коснулся непонятного изваяния. — Когда я был в пещере последний раз, то не заметил такого человекоподобного камня. Впрочем, как подтвердилось на опыте, здешний мир весьма изменчив. Ничего необычного, если не считать того, что здесь необычно все".

Значительно позже, эдак седмицы через три, Драйбен в мыслях ругал себя: "Тоже мне, маг! Называл себя волшебником, а не мог отличить живого человека от бездушного гранита. Недоучка — он и есть недоучка…"

(Подпирающий спиной стену Фарр недоумевал, почему степняки и высокий светловолосый человек постояли рядом с его пораженным волшебной неподвижностью телом и, осторожно потыкав его кончиками сабель и ногами, ушли. Может, у них не хватило времени и желания разбираться с немощным мальчишкой из Саккарема?).

Когда нукеры осмотрели пещеру и убедились, что она пуста, хаган повернулся к Драйбену и грозно спросил:

— Что теперь? Где тот, к кому ты меня привел?

Драйбен запнулся на полуслове. Решив, что лучше сказать правду, ответил просто:

— Не знаю, повелитель. Он везде. Разве не чувствуешь, что, кроме нас, здесь есть еще кто-то? Подождем…

— Я не желаю ждать! — резко сказал Гурцат. — Хозяину Тропы и пещеры нужен я, а никак не он мне. Он звал меня почти каждую ночь. Я не удивился чужому небу и неизвестной земле, потому что уже видел их во сне.

Хаган поднял голову и громко выкрикнул, обращаясь к терявшемуся в полутьме потолку:

— Эй, ты! Пришел хаган мергейтов! Драйбен да и все остальные машинально схватились за сабли или кинжалы, ожидая кары за дерзкую выходку Гурцата. Однако вместо громов и землетрясения раздался голос. Ровный, глубокий, невыразительный голос, шедший прямо из стен:

— Я рад гостю. Но сперва хочу убедиться, что ты на самом деле тот, за кого себя выдаешь. Смотри!

Прежде гладкий участок стены пещеры начал оживать. Исчезали самоцветы, уступая место невзрачному серому песчанику, из которого медленно, а затем все быстрее вырисовывались человеческие силуэты. Камень жил своей жизнью, из его поверхности выпрастывались руки, головы, плечи… Желтовато-серые очертания шевелили губами, беззвучно говоря что-то друг другу, и наконец, когда людей окончательно зачаровало невиданное прежде зрелище, случилось нечто невероятное.

Хаган, прирожденный воин, с трехлетнего возраста знавший, что такое седло и оружие, отбил сабельный удар, не раздумывая о том, чья рука сжимала клинок. Он просто услышал легкое шуршание лезвия, покидавшего ножны, и заметил странное движение, совершенное одним из нукеров-телохранителей. Вскоре Гурцату пришлось отбиваться от пятерых.

Менгу не понимал, что происходит. Откуда-то возникло странное желание немедленно убить хагана — это он виноват в том, что Менгу больше не живет в своем улусе! Гурцат все решил за Менгу. Не затей он войны, нукер из отдаленного Байшинта уже давно бы женился, гонял свои стада на пастбища, а не воевал неизвестно за что и для чего. Смерть Гурцату! Убей разрушителя судеб!