– Кажется, понимаю.

– Ну а если понимаешь, так давай от этого и плясать будем, – выплеснув накопившиеся эмоции, я уже немного успокоился, хотя легче особенно не стало. – Давай сделаем так. Я сейчас выйду, ты за мной. Но только до КП. Запишешь номер машины, на которой Катя приедет, и при первой же возможности передашь его полковнику. Пускай координирует со своим школьным приятелем.

– Ага, а вы тем временем в другую машину пересядете.

Я почесал затылок.

– Да, не дело. Тогда так. Ловишь тачку и едешь за нами. Только подальше держись, чтобы не заметно было. Как на место прибудем, мчись к ближайшему телефону и звони Чехову.

– Это уже лучше, – Колобок воодушевился. – Во всяком случае, будет известно, где твое тело искать.

– Чего ты каркаешь? – возмутился я. – Если такой умный, подскажи что-нибудь. Мне главное – до вашего прихода продержаться, если что.

О том, что именно может произойти, мы больше вслух не заговаривали, предпочитая формулировать возможные неприятности расплывчатым «если что».

– Можно ей таблеток подсунуть каких-нибудь, – подумав, предложил Колобок. – Снотворное, например.

– И как я это сделаю? Таблетками кусок колбасы нашпигую? Она же не собачка.

– Да, вряд ли получится. К тому же дожидаться придется, пока снотворное сработает. Нет, тут надо что-то посерьезнее. Погоди-ка! Я к себе сбегаю.

Колобок умчался. Вернулся он на удивление быстро, наверное, мчался по коридорам, как ошпаренный. Я прислушался, обеспокоившись, как бы кто-нибудь, видевший Колобка, не решил, что в клинике пожар. Но тревожных криков слышно пока не было.

Издав ликующий вопль, Колобок выложил передо мной маленькую ампулку с прозрачным содержимым.

– Что за зелье? – поинтересовался я, пытаясь разглядеть мелкую, местами стершуюся надпись.

– Одно ударное средство. Иногда против особо буйных применяем. Действует почти мгновенно и наповал.

– Любопытно… Ты что же, предлагаешь сделать Кате инъекцию?

Колобок растерялся.

– Об этом я как-то не подумал. Но можно попробовать влить во что-нибудь, в кофе там или чай. В алкоголь не рекомендую, реакция может быть непредсказуемой.

– А сработает?

– Черт его знает, – признался Колобок. – Сам ни разу не пробовал. Надеюсь. Но, самое главное, запомни – не позволяй сбить себя с толку, разделяй свои мысли и те, которые тебе могут навязывать. Я не знаю, чем и как они могут обрабатывать своих «клиентов», но сначала обязательно попытаются подавить волю, потом, скорее всего, вызвать сильное чувство, разрушающе действующее на психику, – страх, панику, тоску или что-то в этом роде.

– Крутиков, – попросил я, – не пугай меня. Я пока еще только на свидание с девушкой собираюсь, а не в психотронный ад. Между прочим, один мой друг, боксер, говорит, что страх – это союзник сильного, но враг слабого. Сильного он предупреждает об опасности, слабого ведет к поражению.

– Твой друг – мудрый человек. Только он имел в виду страх конкретный, а не животный ужас, который охватывает тебя вдруг и непонятно почему. И я тебя не пугаю, а советую, как вести себя в ситуации «если что». Короче, так: если почувствуешь страх – тверди себе, какой ты смелый парень, если тоску – не забывай, что на самом деле жизнь прекрасна и удивительна.

– Понятно. В общем и целом, твой пространный совет сводится к следующему: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– Напрасно иронизируешь. В данном случае не совсем так, – скривился Крутиков. – Если тебя начнут всерьез обрабатывать, медикаменты и примочки всякие технические использовать, то самая крепкая психика долго не выдержит. Немного побарахтаешься – и привет родителям.

Я подскочил, сунул ампулку в карман рубашки.

– Так, хватит! Умеешь ты успокоить! Я лучше сам на месте разберусь. Может, мне шашлык с коньяком предложат, а не эти твои штучки. Но вы на всякий случай все же не задерживайтесь…

* * *

В основном визит в больницу можно было считать удачным. Правда, Ладыгин появился совершенно неожиданно, из-за чего Кате тоже не удалось добраться до палаты Колесова. А Редькину ведь тоже Ладыгин помешал, вспомнила Катя. Тарасов должен был ввести Колесову психоактивный препарат, который вызвал бы у пациента вспышку сильнейшей агрессии, направленной как на окружающих, так и на себя самого. Но психиатр не смог сделать инъекцию, потому что в палате крутился какой-то тип из терапии. Уж не Ладыгин ли это был? В таком случае Колесову безумно повезло с ангелом-хранителем.

Катя улыбнулась, вспомнив, как Ладыгин нежно прижал ее к себе и сказал: «Ничего не бойся, я рядом». Ей даже не пришлось притворяться. Чувство, которое Катя испытала в этот момент, было незнакомым, сильным и волнующим. Впервые в жизни – разве что глубокое детство было здесь исключением – она испытала мгновения счастья и умиротворенности.

Увы, искренность чувств Ладыгина по отношению к ней на деле могла оказаться не более как притворством, иллюзией. Она хороший психиатр, но, к сожалению, не умеет предсказывать будущее и читать мысли. Катя ясно осознавала, что Ладыгин в чем-то водил ее за нос. Но вот в чем именно – в отношении Колесова или ее самой, определить затруднялась. А потому отогнала прочь неуместные сентиментальные фантазии и предложила поездку на дачу.

Дача – по сути загородный двухэтажный дом, являющийся нелегальным филиалом лаборатории, – к приему дорогого гостя была практически готова.

Большинство помещений на даче убирала женщина, жившая неподалеку, – замкнутое немногословное существо, сторонящееся людей, как огня. В некоторых из помещений наводили порядок поочередно Ерема, Четверкин, Потапов и сама Катя. Остальные о существовании «филиала» знали, но ни разу там не были. Даже Сергей, если ему доводилось привозить на дачу Катю, внутрь никогда не допускался, а коротал время в комфортабельной пристройке. При этом все, кроме посвященных, искренне верили, что некий гениальный профессор существует на самом деле. Этот «черный гений», практически в одиночку штампующий совершенные «машины», вызывал у сотрудников плохо скрываемый страх. «Профессор» активно и без стеснения пользовался новейшими разработками лаборатории, но своими собственными знаниями с партнерами по бизнесу предпочитал не делиться.

В действительности же никакого профессора не существовало и в помине, хотя некоторые сотрудники считали его не только создателем биомашин, но в том числе и организатором всего бизнеса. А легенда «черного гения» возникла, когда отвратительный Редькин стал проявлять настойчивое стремление попасть на дачу во что бы то ни стало. Тогда народу явили нервного старикашку с горящими, как уголья, глазами. Старикашка был психиатром, правда, не профессором, а кандидатом наук и в свое время тоже занимался вопросами психотроники. Ведомый амбициями и профессиональным любопытством, старикашка разыграл перед публикой великолепное представление, после которого у народа отпало всякое желание встречаться с профессором еще раз. В обмен на это шоу старикашке была обещана экскурсия в загородный филиал. Экскурсия состоялась, а установленные на даче приборы и ряд психотропных препаратов любознательный психиатр смог не только пощупать, понюхать и внимательно рассмотреть, но также испытать их замечательное действие на себе.