Ламбис метнулся мимо меня, неловко вскарабкался на банки, чтобы оттуда спрыгнуть на берег. Колин поспешно бросил мне: «Держи, сама ее привяжешь», — сунул мне в руку канат и прыгнул вслед за Ламбисом, ринувшись по гравию во мрак, где разыгрывался скандал века, грубо разрывая мирную тишину критской ночи. С грохотом переворачивались столы, летали стулья, кто-то что-то прокричал из близлежащего дома, лаяли собаки, кукарекали петухи, Стратос яростно орал, раздался крик Колина, потом — женский вопль, пронзительный и испуганный. Пригласи Стратос телевидение и духовой оркестр — и то его возвращение домой не было бы более шумным.

В гостинице вспыхнул свет. Со стороны деревенской улицы до меня доносилось разноголосье криков, топот бегущих ног, голоса мужчин, недоумевающие и возбужденные. В руках у них были факелы…

Внезапно до меня дошло, что яхту — вместе со мной — начинает относить ветром от берега. Дрожа как осиновый лист от холода и нервного перенапряжения, я каким-то образом ухитрилась отыскать багор, подогнать яхту к берегу и переползти с нее на скалу. Неуклюже опустившись на колени, я принялась обматывать трос вокруг пиллерса. Помню, что проделывала я это очень тщательно, будто безопасность всех нас зависела от того, насколько аккуратно я обмотаю канат вокруг этого металлического столба. Четыре, пять, шесть аккуратных витков… Я даже, кажется, пыталась для пущей надежности завязать эту штуковину узлом — и все это время напряженно всматривалась в полумрак, стараясь уследить за происходящим под тамарисками, как вдруг смутно угадывавшиеся силуэты борющихся стали еще более неясными, и я поняла, что свет в гостинице снова потух.

Послышался звук легких шагов. Тихо хрустнул гравий, человек бежал вдоль скалы, быстро приближаясь ко мне, лавируя между призрачными силуэтами. Вот отблеск света от одного из факелов упал на него. Это был Тони.

Я находилась прямо на его пути, в оцепенении сидя с тросом в руках. Не помню, испугалась я или нет, но даже если испугалась, вряд ли я была бы в состоянии сдвинуться с места. Наверняка он был вооружен, однако не тронул меня, даже не свернул в сторону — просто перепрыгнул через меня, легко, словно на крыльях.

— Прошу прощения, дорогая… — поспешно проговорил он, слегка запыхавшись.

Еще один прыжок — и он очутился на палубе неистово раскачивающейся «Психеи». Судорожно дернулся трос, когда он перерезал его; хрипло взревел мотор, и «Психея» так резко накренилась, отчаливая от скалы, что, должно быть, зачерпнула воды.

— Самое время смываться, — донесся до меня его веселый, манерный голосок. — Такая бурная гулянка…

А потом со всех сторон появились огни, раздались крики мужчин, и рукопашный бой переместился в моем направлении.

Я увидела Марка, на рубашке которого расплывалось темное пятно. Пошатнувшись от удара, он споткнулся о стул и с грохотом рухнул вместе с ним на землю. Стратос нацелился ударить его в голову, но промахнулся, так как Ламбис, метнувшись стрелой через беспорядочную груду металлических столов, оттолкнул его в сторону. Затем они вдвоем сцепились и, со свистом пролетев, круша на своем пути мебель и обламывая ветви тамарисков, врезались в ствол дерева. Рухнул на землю и покатился пифос с гвоздиками — Стратос, который даже в полумраке хорошо ориентировался на собственной территории и представлял все возможные опасности, успел отскочить в сторону, и пифос со всего размаха ударил Ламбиса по ногам; в тот же момент критянину удалось наконец выхватить нож.

Ламбис, нацелившийся ударить его по руке, держащей нож, споткнулся о катящийся пифос, промахнулся и свалился, путаясь в гвоздиках и неистово бранясь. Тут Марк, снова вскочивший на ноги, ринулся через ощетинившуюся груду столиков, а следом за ним неслась толпа неясных фигур, горячо — хотя и не понимая сути дела — отвечающих на крики Ламбиса.

Времени на раздумья у Стратоса не оставалось. Он наверняка видел Тони, слышал, как взревел мотор «Психеи», и решил, что лодка стоит наготове и дожидается его. Одним сильным движением отстранив ветви тамарисков и держа наготове нож, он бросился к морю.

Пострадал он весьма ощутимо, я сразу это заметила, однако сей факт, казалось, ничуть не повлиял на скорость этого последнего, стремительного броска к свободе. Тут он заметил меня, скрючившуюся над пиллерсом на его пути, и в тот же самый момент, должно быть, увидел, что «Психея» отчалила от берега. Но наша яхта была рядом, и, поколебавшись всего несколько мгновений, он ринулся в атаку.

Он вскинул руку, сверкнул нож — кому он предназначался, мне или тросу, я так и не узнала, поскольку Колин с пронзительным визгом вылетел из темноты, словно взбесившийся терьер, и вцепился в руку, державшую нож, руками, ногами и зубами одновременно.

Критянина это не остановило, куда там! Он лишь споткнулся, полуобернулся и сокрушительным ударом свободной руки стряхнул мальчика с безразличием быка, смахивающего хвостом надоедливую муху; а затем, словно разъяренный бык, ринулся на меня, преодолевая последний отрезок скалы.

Я подняла трос, который все еще держала в руках, и он пришелся Стратосу как раз поперек голеней.

В жизни не видела, как человек падает вниз головой. Он словно нырнул вперед и растянулся во весь рост на камнях. Дыхание со стоном вырвалось из него, и тут, откуда ни возьмись, появился Марк, с лету вспрыгнул на него, перекатился вместе с ним, а затем опустил руки и, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Еще одно очко в твою пользу, — выговорил он и улыбнулся.

Потом упал на безвольное тело критянина и потерял сознание.

Потерь не счесть, но жизнь идет вперед…

Альфред Теннисон. Одиссей

Каюта яхты была битком набита. Здесь находился Марк, довольно-таки бледный и заново перевязанный; я сама, похожая в штанах Колина и огромном свитере Марка на битника после бурной ночи; Ламбис, с виду крепкий и собранный, но все еще благоухающий гвоздиками; Колин со свежим синяком на щеке, молчаливый и ни на шаг не отходящий от Марка. Это, так сказать, члены команды. Вместе с нами за крохотным столиком в каюте сидели староста Агиос-Георгиос и трое деревенских старейшин — старики, облаченные в пышные критские героические костюмы; можно было подумать, они прямо в них и спали — так быстро они появились на месте происшествия, аккуратно застегнутые на все пуговицы. Это были наши судьи, лорд-мэр и члены выездной сессии суда присяжных, в то время как снаружи — на палубе, на скалах — разместились присяжные заседатели в полном составе, то есть все мужское население Агиос-Георгиос.

Четверо мужчин отнесли Стратоса в гостиницу и остались там караулить и следить за ним. Тони, воспользовавшись всеобщей суматохой, сбежал. Хотя к этому времени большинство рыбацких лодок, привлеченные невыразимым шумом и огнями в гостинице, уже сгрудились в бухте, однако ни у одной из них не имелось мотора, так что Тони преспокойненько улизнул, прихватив, как выяснилось, из гостиницы всю наличность, а также кучу собственных пожитков — все, что смог унести. Но старейшины уверяли, что поймать его не составит труда.